Вампир в Атлантиде
Шрифт:
Он спас ей жизнь и убил в ней доверие. В тот момент это казалось ему стоящей сделкой.
— Квинн не ребенок. Она лидер повстанцев. Ну так мы пойдем пить пиво или как? — потребовал Вэн, указывая на руки Дэниела. — И прекрати уже разыгрывать из себя леди Макбет и вытирать руки о штаны. Тебе не надо говорить «прочь, проклятое пятно», так как у тебя на руках нет слизи.
— Цитируешь Шекспира? А я ожидал чего-нибудь из Шоу ужасов Рокки Хоррора [1] . — Дэниел попытался улыбнуться, но не смог. — Леди Макбет. Странно, что ты это говоришь. С тех пор как я подвизался на эту работу, каждый день испытываю такое ощущение, будто на руках у меня слизь. —
1
«Шоу ужасов Рокки Хоррора» (англ. The Rocky Horror Picture Show) — фильм режиссёра Джима Шармэна. Экранизация популярного английского мюзикла. Представляет собой пародию на основные каноны научной фантастики и фильмов ужасов. Сценарий был написан Ричардом О`Брайеном совместно с Джимом Шарманом. Входит в число классических культовых фильмов.
Вэн запрокинул голову и рассмеялся:
— Ни один нормальный человек не может быть политиком. Ты воин, друг мой, так же как и я. А теперь, пойдем выпьем наконец пива и обсудим, как бы нам не позволить вам, кровопийцам, завладеть миром. Только без обид.
— Не сегодня. Я больше не политик, только что подал в отставку. — Дэниел посмотрел на камень перед входом в здание Праймуса, установленный несколько лет назад, но сконструированный так, чтобы казалось, будто стоит там уже тысячелетия. Вампирская аристократия любила показуху. Как и саму мысль о том, что они — аристократия. Мать Дэниела была крестьянкой, и все ее имущество составлял один единственный мул.
Вэн присвистнул:
— Конлан не обрадуется этой новости.
— При всем уважении к твоему брату, обрадуется верховный принц Атлантиды моему выбору карьеры или нет, меня не волнует. Прощай.
Вэн схватил Дэниела за руку с почти вампирской скоростью. Чертовы атлантийцы.
— Убери руки, иначе я сделаю это за тебя, — прорычал Дэниел. — Ты слишком много себе позволяешь.
— Мне об этом уже не раз говорили, — ответил Вэн, но отпустил друга. — Ты спас мне жизнь. Я не собираюсь сидеть сложа руки, в то время как ты приносишь себя в жертву.
— Как ты …
— Ты сказал «прощай». А ты никогда не прощаешься. Никогда. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что вампир, проживший тысячи лет, может устать от жизни. Особенно, если ему приходится бороться изо дня в день.
Дэниел посмотрел своему другу прямо в глаза и солгал:
— Я пока еще не дошел до ручки.
Вэн впился в него взглядом, но, в конце концов, кивнул.
— Ладно. Тогда выпьем пива в другой раз?
— В другой раз, — согласился Дэниел. Он смотрел, как принц Атлантиды, один из немногих мужчин, кого вампир мог назвать другом, прыгнул в воздух и трансформировался в сверкающее облако радужного тумана. Власть атлантийцев над водой зачаровывала и ужасала. Дэниел видел обе стороны медали.
Он дождался, пока последняя капля тумана исчезнет из виду, прежде чем заговорил, повторяя слова, выдавшие его намерения.
— Прощай, мой друг.
А затем отправился на встречу с рассветом.
Глава 2
Палаты дев, Атлантида, в глубине Средиземного моря.
— Они могут умереть. Они все могут умереть.
Ужасные слова прорезали туман, окутывавший сознание Серай, поддерживавший ее в состоянии покоя. Голос говорившего звучал настолько напряженно, что порывшись в памяти, она попыталась вспомнить его имя, но не смогла. Один из многих приходящих и уходящих служителей, которые жили и умирали, пока она и ее сестры ждали свободы. После первых тысячелетий Серай перестала утруждаться, стараясь запомнить их имена. Они почти никогда не
— Какая красивая, — говорили они. А еще чаще: — И пропадает впустую.
От того, что она была полностью согласна со вторым высказыванием, легче как-то не становилось.
— Связующего камня уже не достаточно, — сказал другой служитель, прерывая мучительные воспоминания. — Если мы не найдем «Императора», все девы умрут.
Умрут. Она и ее сестры умрут? Нет. Нет. Серай очнулась с той же самой болью в груди, преследовавшую ее каждый год во время кратких мгновений бодрствования. Но на этот раз что-то пошло не так. Ее внутренние часы, наконец-то пришедшие в норму после более чем одиннадцати тысяч лет существования в тюрьме в анабиозе, свидетельствовали, что со времени последнего полу-пробуждения не прошло и года. И даже полгода. Схема, по которой так долго протекала ее жизнь, нарушилась, и Серай понятия не имела почему.
Судя по приглушенным звукам хаоса в комнате, этот вопрос мучил не ее одну. Обычно спокойные служители, помощники нынешнего Верховного жреца, сновали туда-сюда как грызуны, угодившие в мраморную мышеловку. Прежде они говорили тихо и размеренно, а сейчас — громко и с беспокойством, достаточно громко, чтобы заглушить вездесущую тихую музыку. Голоса были пропитаны паникой, и их страх передавался Серай, пробуждая давно погребенные основные инстинкты.
Опасность. Дэниел.
Почему слова «опасность» и «Дэниел» так подходили друг к другу? Почему даже спустя столько времени ее сознание инстинктивно обратилось к единственному мужчине, которому она желала бы доверить свое спасение? Единственному, на кого, как считала Серай, можно рассчитывать. Хотя, она ошибалась. Так сильно ошибалась. Однако ее сердце, похоже, не утратило своей одинокой, беспомощной надежды.
Дэниел.
Дэниел. Раньше она молилась, чтобы забыть его, но оставила эти бесплодные попытки после первых пятисот лет. Как долго Серай будут мучить воспоминания о бросившем ее мужчине? У нее не было времени думать о давно потерянной любви или о жгучем чувстве вины, терзавшем от сделанного некогда рокового выбора. На этот раз она должна спасти себя сама.
Серай открыла глаза — далеко не сразу — и осознание этого чуда пронзило ее, как удар молнии в штормовых волнах.
«Я открыла глаза».
Впервые в этом тысячелетии она открыла глаза и не собиралась снова их закрывать. Воодушевленная этим событием, принцесса попыталась осуществить еще одно невыполнимое задание и приподняла руку с кремовых и розовых шелковых подушек, на которых лежала так долго, заключенная в хрусталь и окруженная могущественной магией. За мыслью последовало действие: Серай с удивлением и ликованием смотрела, как действительно прикасается к хрустальной оболочке своей тюрьмы.
По телу прокатилась дрожь облегчения — руки и ноги слушались — и с губ сорвался крик. Хриплый, грубый и практически неузнаваемый — но все же ее голос еще мог издавать звуки. Ее голос. Анабиоз сделал свое дело и, как и обещал давно умерший верховный жрец, сохранил пленницу в целостности и сохранности.
В целостности и сохранности. Серай и ее сестер по несчастью. Теперь их осталось так мало.
Боль пронзила бедняжку, вгрызаясь во внутренности, и она инстинктивно дернулась, пытаясь сжаться в комок. К сожалению, хрустальная тюрьма была рассчитана на спящих дев, а не на тех, кто мог пошевелиться. Так что Серай со всего размаху стукнулась головой об изогнутую крышку и снова закричала.
Боль. Ощущения. Чувства, которых ей не хватало так долго, что она даже вспомнить не могла. Шок от осязания задушил готовые вырваться у нее слова — что говорят после одиннадцати тысяч лет молчания? Не должны ли первые слова быть вескими и значимыми? Но не успела Серай вспомнить свою заготовленную речь, как по кристаллической клетке побежали первые трещины.