Вампир. Английская готика. XIX век
Шрифт:
— Вы рассказываете странные вещи, Пул; это какая-то нелепость, любезный, — ответил мистер Аттерсон, прикусывая палец. — Предположим, произошло то, что вы предполагаете — предположим, доктор Джекил был… ну, допустим… убит. Так зачем убийце оставаться там? Этого не может быть. Это противоречит здравому смыслу.
— Вас трудно убедить, мистер Аттерсон, но все равно я вам докажу! — ответил Пул. — Всю эту неделю, вот послушайте, он… оно… ну, то, что поселилось в кабинете, день и ночь требует какое-то лекарство и никак не найдет того, что ему нужно. Раньше он — хозяин то есть — имел привычку писать на листке, что
— А у вас сохранились эти листки? — спросил мистер Аттерсон.
Пул пошарил по карманам и вытащил скомканную записку, которую нотариус, нагнувшись поближе к свече, начал внимательно разглядывать. Содержание ее было таково: «Доктор Джекил с почтением заверяет фирму Мау, что последний образчик содержит примеси и совершенно непригоден для его целей. В 18… году доктор Джекил приобрел у их фирмы большую партию этого препарата. Теперь он просит со всем тщанием проверить, не осталось ли у них препарата точно такого же состава, каковой и просит выслать ему немедленно. Цена не имеет значения. Доктору Джекилу крайне важно получить этот препарат». До этой фразы тон письма был достаточно деловым, но тут, как свидетельствовали чернильные брызги, пишущий уже не мог совладать со своим волнением. «Ради всего святого, — добавлял он, — разыщите для меня старый препарат!»
— Странное письмо, — задумчиво произнес мистер Аттерсон и тут же резко спросил: — А почему оно вскрыто?
— Приказчик у Мау очень рассердился, сэр, и швырнул его мне прямо в лицо, — ответил Пул.
— Это ведь почерк доктора, вы видите? — продолжал нотариус.
— Похож-то он похож, — угрюмо согласился дворецкий и вдруг сказал совсем другим голосом: — Только что толку от почерка? Я же его самого видел!
— Видели его? — повторил мистер Аттерсон. — И что же?
— А вот что! — ответил Пул. — Было это так: я вошел в лабораторию из сада. А он, наверное, прокрался туда искать это свое снадобье, потому что дверь кабинета была открыта, а он возился среди ящиков в дальнем конце залы. Он поднял голову, когда я вошел, взвизгнул и кинулся вверх по лестнице в кабинет. Я и видел-то его одну минуту, сэр, но волосы у меня все равно стали дыбом, что твои перья. Сэр, если это был мой хозяин, то почему у него на лице была маска? Если это был мой хозяин, почему он завизжал, как крыса, и убежал от меня? Я ведь много лет ему служил! И еще… — Дворецкий умолк и провел рукой по лицу.
— Все это очень странно, — сказал мистер Аттерсон, — но я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Совершенно ясно, Пул, что ваш хозяин стал жертвой одной из тех болезней, которые не только причиняют человеку мучительные страдания, но и обезображивают его. Вот, наверное, почему изменился его голос. Вот почему он стал носить маску и отказывается видеть своих друзей. Вот почему
— Сэр, — сказал дворецкий, чье бледное лицо пошло мучнистыми пятнами, — это была какая-то тварь, а не мой хозяин, я хоть присягнуть готов. Мой хозяин, — тут он оглянулся и перешел на шепот, — мой хозяин высок ростом и хорошо сложен, а это был почти карлик…
Аттерсон попробовал возражать, но Пул перебил его.
— Ах, сэр! — воскликнул он. — Что ж, по-вашему, я не узнаю хозяина, прослужив у него двадцать лет? Что же, по-вашему, я не знаю, до какого места достигает его голова в двери кабинета, где я видел его каждое утро чуть ли не всю мою жизнь? Нет, сэр, этот в маске не был доктором Джекилом. Одному Богу, известно, что это была за тварь, но это был не доктор Джекил; и я знаю, что произошло убийство.
— Пул, — сказал нотариус, — раз вы утверждаете подобные вещи, я обязан удостовериться, что вы ошибаетесь. Мне очень не хочется идти наперекор желаниям вашего хозяина (а это странное письмо как будто свидетельствует, что он еще жив), но я считаю, что мой долг — взломать эту дверь.
— И правильно, мистер Аттерсон! — вскричал дворецкий.
— Однако возникает новый вопрос, — продолжал Аттерсон. — Кто это сделает?
— Мы с вами, — мужественно ответил дворецкий.
— Прекрасно сказано, — воскликнул нотариус. — И чем бы это ни кончилось, я позабочусь, чтобы вы никак не пострадали.
— В лаборатории есть топор, — продолжал Пул, — а вы, сэр, возьмите кочергу.
Нотариус поднял это нехитрое, но тяжелое оружие и взвесил его в руке.
— А вы знаете, Пул, — сказал он, глядя на дворецкого, — что мы с вами намерены поставить себя в довольно опасное положение?
— А как же, сэр! Понятное дело, — ответил дворецкий.
— В таком случае нам следует быть друг с другом откровенными, — заметил нотариус. — Мы оба говорим не все, что думаем, так выскажемся начистоту. Вы узнали эту замаскированную фигуру?
— Ну, сэр, эта тварь бежала так быстро, да еще сгибаясь чуть не пополам, что сказать точно я не могу. Но если вы хотели спросить, был ли это мистер Хайд, так я думаю, что да. Видите ли, и сложение такое, и проворность, да и кто еще мог войти в лабораторию с улицы? Вы ведь не забыли, сэр, что у него был ключ, когда случилось то убийство. И мало того! Я не знаю, мистер Аттерсон, вы этого мистера Хайда встречали?
— Да, — ответил нотариус. — Я однажды беседовал с ним.
— Ну, тогда вы, как и все мы, наверное, замечали, что есть в нем какая-то странность… отчего человеку не по себе становится… не знаю, как бы выразиться пояснее, сэр, — вроде как сразу мороз до костей пробирает.
— Признаюсь, и я испытал нечто подобное, — сказал мистер Аттерсон.
— Так вот, сэр, — продолжал Пул, — когда эта тварь в маске запрыгала, точно обезьяна, среди ящиков и кинулась в кабинет, я весь оледенел. Конечно, я знаю, что это не доказательство для суда, мистер Аттерсон, настолько-то и я учен. Но что человек чувствует, то он чувствует: я хоть на Библии поклянусь, что это был мистер Хайд.