Вампир
Шрифт:
— Еще целый месяц отпуска впереди, может быть, что-либо изменится, — успокаивал сын.
— Ничего не изменится, ничего, войне еще далеко до конца. А голодные жерла пушек ждут своего мяса, своей пищи! — Ненависть и презрение зазвучали в его голосе. — Ждут своей пищи, — повторил старик угрюмо и грустно, как эхо.
Оба замолкли. Джо сейчас решил ничего не говорить отцу об отставке, он не хотел ссориться, не хотел его раздражать; старик был сегодня так добр и мягок, что он боялся испортить ему редкую минуту хорошего настроения; кроме того, он рассчитывал, что известие о назначении его полка на место военных действий
— На верные пули этих мужиков! — шептал про себя старик, когда они входили в большую светлую комнату на втором этаже. Это было что-то вроде зала и библиотеки.
На низком столике перед камином уже хозяйничала Бэти, приготовляя чай. Мистер Бертелет опустился в глубокое кресло, взял чашку и, медленно отпивая из нее, погружался в тяжелую задумчивость.
Вскоре появились и тетки, предшествуемые Диком, который нес подставки для ног. Мисс Долли была, как всегда, чопорна и величественно прекрасна, только еще больше вздыхала, кушая чай, и больше, чем обыкновенно, тайными, осторожными взглядами следила за Бэти. А мисс Эллен, маленькая и тщедушная, как сухой стебель коровьяка с последним бледным лепестком на макушке, робко проскользнула, за сестрой, со страхом посмотрела на кресло брата; усевшись в углублении между библиотечными шкафами, она тихонько переворачивала пожелтевшие листы библии, понемногу углубляясь в созерцание священных текстов.
Джо прохаживался с чашкой в руках, рассматривая иногда корешки книг, расставленных на полках тесными молчаливыми рядами.
В комнате воцарилась тишина, удивительная тишина воскресного дня, полная миротворящего спокойствия, как бы насыщенная отзвуками храмов, уже пустых и темных, но еще говорящих эхом давно замолкшего пения и рассеявшихся вздохов, тишина, полная и молитвенного настроения, и скуки, и сонливости.
Все погрузились в сонную задумчивость, только Дик двигался бесшумно по комнате, разнося чай.
А Зенон и Бэти, сидя рядом на большом диване, занимавшем чуть ли не полстены, утонули в нем, прижавшись плечом к плечу, забыли об окружающем; занятые только друг другом, разговаривали шепотом и горячими, пламенными жестами.
В этой тихой и искренней атмосфере любви, под лучами пылающих глаз своей невесты Зенон чувствовал себя так же хорошо, как и всегда здесь, в этой комнате, в такие же воскресные вечера.
Стараясь забыть загадочное, мучительное лицо Дэзи, отогнать беспокойные полумысли, полузвуки и полуобразы, переполнявшие его мозг, он усилием воли освобождался от них, пытаясь забыть обо всем, что не было этим хорошим, счастливым мгновением, обо всем, что не было связано с Бэти, что не было ею самой.
Порой это ему удавалось, и с тихим, почти робким от избытка чувством счастья он окидывал ее влюбленными взглядами. Бэти в своем воскресном платье из черного матового шелка, оживленного только белым отложным воротником и кружевными манжетами, стройная, высокая, гибкая, была действительно прекрасна. Ее свежее личико, окруженное крупными завитками пепельных волос, цвело на этом черном фоне, как распускающийся цветок яблони, дышало весной и счастьем, а ее довольно крупный алый детский рот дрожал улыбкой и был полон сладких, знойных обещаний.
Бэти была счастлива. Обед прошел
— Мисс Бэти обещала сказать мне одно слово, — шепнул он.
— Какое? Не помню. Когда и что я вам обещала?
— Там, на Странде, когда мы утром шли, — настаивал он.
— Нет, сейчас нельзя, услышат, нет, Зен, после... — испуганно просила она.
— Жду и томлюсь, хочу, чтобы вы исполнили обещание.
— Только... только, вы на меня не глядите, закройте глаза!...
— Уже ничего не вижу, только слышу.
Он придвинул голову еще ближе, а Бэти, зардевшись и чувствуя легкую дрожь, робко и страстно стала шептать ему бессмертное: люблю. Шептала долго, иногда прикасаясь горячими губами к его уху, отчего он сильно вздрагивал, прижимая еще крепче голову к ее лицу, и сам шептал отрывистые жгучие слова, которые будто пламенем обжигали ее сердце. Каким-то последним усилием воли она отодвинулась от него и, тяжело дыша, сидела с сомкнутыми глазами, полная глубочайшей радости и вместе с тем странного сладкого трепета.
Они уже не могли разговаривать, даже не смотрели друг на друга, охваченные чувством упоения. Они только невольно и неудержимо склонялись друг к другу, как цветы, наполненные ароматом, клонятся в знойные ночи или как сонные деревья тянутся к журчащему потоку в весеннюю ночь, тоскующую и мечтающую о еще далеком солнечном дне.
Наступила сонливая, мертвая тишина. Все сидели неподвижно, даже Дик исчез, только иногда где-то из-под земли, как бы прямо из-под дома, вырывался короткий неумолимый гул проносившихся каждые две-три минуты поездов да по временам раздавались меланхолические вздохи мисс Долли, заглядевшейся в невозвратные дали дорогих лет и событий; время от времени шевелился старик, бросая тревожный взгляд на сына, и снова погружался в неподвижность, спеша прикрыть ресницами блеснувшие на глазах слезы.
Вечер тянулся медленно, словно минуты шли усталым, сонным шагом, как немые, безымянные прохожие, никому не известные, не нужные, о которых никто никогда не вспомнит.
— «Ибо от одежды исходит моль, а от женщины злоба змеиная», — неожиданно прозвучал громкий и вдохновенный голос мисс Эллен. Все вздрогнули, как бы вдруг пробудившись, Бэти вскочила с места, а старик разразился громким хохотом, а потом злорадно заметил:
— Сами пророки тебя будят? А? Сквозь сон — и такая великолепная цитата! Как это там было?
Но так как на камине часы стали вызванивать десять, то мисс Эллен не ответила, заслонив библией испуганное лицо, а Джо, сидевший против отца, встал и обратился к Зенону:
— Нам уже пора!
— Что, в десять часов домой? Этого еще никогда не бывало! — воскликнула Бэти.
— Отец утомлен, и все какие-то сонные, — оправдывался Джо.
— Нисколько, я сегодня великолепно себя чувствую и охотно посижу с вами еще, даже сыграл бы с тобой в пикет, а то я давно не играл.