Вампир
Шрифт:
А теперь, по прошествии стольких лет, перед ним встает призрак минувшего.
«Чего она от меня хочет? — угрюмо думал он, погружаясь в глубину ее гордых, царственных глаз. — Не пойду в прежнее ярмо, не дамся», — восстал он, раздражаясь все сильнее.
Когда вышли из театра, Генрих очень любезно напомнил ему, что он обязан проводить с ними все время.
— Я уже пригласила пана Зенона на завтра в Британский музей.
— Приду, если моя невеста не распорядится мною иначе.
У Ады на мгновение перехватило дыханье, но она спокойно сказала:
— О, да, невеста конечно же имеет преимущество
Генрих стал с любопытством расспрашивать о невесте.
— Завтра расскажу подробно. Вы должны познакомиться с ней. Это даже хорошо, что так сложилось: она узнает по крайней мере хоть кого-нибудь из моих родных. До свидания.
И они расстались. Зенон возвращался домой раздраженный, злой на самого себя, на них и на весь мир и решил, что не пойдет в Британский музей.
«И зачем? Бередить старые раны? Что нового я узнаю? Узнаю, что все это произошло под влиянием грозы и минутной слабости?.. Но почему она со мной так поступила?» — вспыхнул в нем снова этот старый, так давно мучивший его вопрос, и он уже не мог принять никакого определенного решения.
Дома Зенон нашел письмо от Бэти, которая просила его прийти к ним возможно скорее, чтобы решить вопрос о поездке на материк. Письмо было написано с такой глубокой нежностью, что под его влиянием Зенон забыл на время о том, что его мучило, и написал очень искренний и подробный ответ. Он уже встал, чтобы отнести письмо швейцару, как вдруг постучали в дверь.
— Войдите! — крикнул он удивленный: весь пансион давно уже спал.
На пороге стоял малаец и что-то бессвязно бормотал.
— Что случилось? Говори яснее, не понимаю!
— Идите скорее... сидит еще с тех пор, как стало смеркаться... я не...
Зенон больше его не слушал и бросился наверх.
В круглой комнате, там, где когда-то происходила сцена бичевания, Джо сидел на полу, поджав под себя ноги, согнувшись и глядя вперед стеклянными глазами.
Хрустальный шар под потолком мерцал бледным зеленоватым светом.
— Джо, Джо!
Тот даже не шелохнулся, только безумная улыбка заиграла на его синих губах, потом он беззвучно пошевелил губами и наклонился несколько вперед. Зенон проследил направление его взгляда и остолбенел. Напротив у стены сидел кто-то совершенно похожий на Джо, как бы его зеркальное отражение, так же согнутый, с такими же стеклянными глазами, с той же безумной улыбкой на посиневших губах.
Зенон испуганно огляделся: малайца уже не было, но те двое продолжали неподвижно сидеть и напряженно всматриваться друг в друга.
У Зенона пот выступил на лбу и сердце перестало биться.
«Что это, сон, что ли? Что это значит?» — думал он, протирая глаза.
Но это был не сон, и то, что здесь происходило, было какой-то непонятной действительностью и продолжало оставаться перед его глазами. Он внимательно рассматривал обе фигуры, но никак не мог решить, которая из них является отражением другой. И здесь и там был Джо, совершенно такой же, вполне реальный, настоящий.
— Значит, это возможно, значит, это правда? — шептал он побледневшими губами, возвращаясь памятью ко всему тому, что он видел и слышал и над чем всегда смеялся, считая это или сумасшествием, или обманом. Теперь для него настали минуты страшного прозрения, но его сознание не принимало эту непонятную
Ужас охватил его и поверг в прах смирения перед какой-то неведомой силой.
— Боже мой, Боже! — тяжело вздохнул он, и молитвенная сладость наполнила его испуганное сердце. Первый раз в жизни повисло над ним всей своей тяжестью неведомое. Первый раз в жизни взглянул он в слепые глаза вечной загадки и отпрянул в священном ужасе и омертвении, а из сердца струей бесконечной любви и обожания лились слова какой-то позабытой молитвы. Он не знал, кому открывает свою душу, полную тревоги, кому посылает он эти горячие вздохи, кого боготворит, перед кем преклоняется, — но знал, что он должен делать это всем своим существом, всей глубиной пламенного чувства.
Потом он вышел, зажег свет во всей квартире и стал расхаживать по комнатам в каком-то странном, необъяснимом состоянии.
Малаец стоял на коленях в китайском кабинете перед золотой статуей Будды и нервно перебирал четки.
Время тянулось тихо, но было в нем столько беспокойства и тревоги, что каждый звук стенных часов отдавался в сердце Зенона пронзительным гулом. Иногда слышно было, как дождь звенел по оконным стеклам, иногда шумели деревья и согнутые голые прутья мелькали за окном призрачными очертаниями.
Зенон то и дело заглядывал в круглую комнату и всякий раз видел одно и то же: два Джо сидели, глядя друг на друга, одинаково согнутые и неподвижные. В зеленоватом освещении, словно в глубине мутной колеблющейся воды, они сидели как две статуи с живым, но безумным взглядом. Зенон подходил к ним, окликал, прикасался к холодным рукам, пытался поднять, но они точно приросли к полу, и, несмотря на все усилия, он не мог сдвинуть их с места.
«Который из них Джо? Который?» — думал он с мучительным напряжением и, не в силах разрешить этого вопроса, снова принимался бродить по квартире. Все с большим нетерпением ждал он разрешения этой ужасной загадки. Пробило уже шесть часов, когда из круглой комнаты донесся протяжный стон. Зенон стремглав бросился туда. Джо лежал в обмороке посредине комнаты и был уже один. Его перенесли на кровать и энергично стали приводить в чувство; вскоре он открыл глаза, внимательно поглядел кругом и совершенно ясно прошептал:
— Он еще здесь?
Голос его дрожал от страха.
— Никого нет. Как ты себя чувствуешь?
— Я ужасно устал, ужасно... ужасно... — повторял он медленно и сонно. Зенон посидел при нем, пока он не уснул, и затем, вернувшись к себе, сразу же лег в кровать.
В одиннадцать часов утра он был уже в Британском музее под колоннадой.
Зенон чувствовал сегодня странную грусть и вялость и, как ни старался, не мог ни на чем сосредоточиться. Мысли его текли как вода сквозь сито, даже воспоминание о том, что происходило ночью, не возбуждало в нем никаких чувств и было ему так же безразлично, как и все остальное. Он весь был как этот зимний день, туманный и скучный.