Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной

Борисова Алина Александровна

Я не чувствую себя больной, ничуть. Но когда лежала там, в коридоре, мне же было плохо. Мне явно было очень плохо, раз я так смутно все помню. Сладковатая жидкость, текущая по горлу. Анхен. Кровь. Нет, не может быть, это просто сон. Вспомнила папочку с его вампиршей, вот и приснилось. А Анхен… он бы не стал, ему зачем. Он меня «отпустил». Избил, а потом «отпустил». Живи да радуйся. Чудовище. Жестокое, коварное чудовище. Как я могла о нем думать, ему радоваться? Теперь вот во сне все время вижу. Хорошим. Ну почему во сне я все время вижу ему хорошим? Ведь это не правда! Мне ли не знать, что

это не правда!

Прижалась лбом к холодному стеклу. Нет, за окном хорошо. Солнышко. Снег искрится. И угораздило ж меня заболеть…

А потом распахнулась дверь, и такая волна счастья накрыла меня с головой, что дыханье перехватило. Я даже за подоконник схватилась, показалось – ноги не держат. Даже обернуться не успела, а он уже стоит за моей спиной, прижимаясь ко мне, обнимая меня. Ох, совсем не в дружеских объятьях, судя по тому, как горит моя грудь под его решительными жадными пальцами. Выгибаюсь в его руках, мечтая, чтоб ласка не была мимолетной, поворачиваю голову, пытаясь взглянуть в его лицо, но его губы накрывают мои, и мир взрывается, становясь наслажденьем. Мир огромен и безграничен, как эти губы, эти руки, это счастье! Мира вовсе нет – там, где кончаются наши сплетенные тела. Блаженство, растекаясь, безумствует в каждой клеточке тела, я оборачиваюсь к нему лицом, мои руки тоже жаждут ощущать его кожу под моими пальцами.

– Анхен, Анхен, – безумно шепчу, когда его губы отпускают мои, чтоб скользнуть по моему телу ниже. Мои пальцы тонут в его волосах, таких густых и шелковистых. Ан-хен! Я не знала, что его имя – вдох и выдох в сладострастной молитве. – Ан… – дыханье перехватывает от восторга, – …хен, – короткий выдох, и снова со всхлипом вдох.

– Лекарства… – возникшая на пороге сестра при виде нас краснеет, бормочет «извините», и захлопывает за собой дверь.

Я вздрагиваю и отстраняюсь. И мир возвращается. Я осознаю, что сижу на подоконнике, раздвинув ноги, прижимаясь к нему бедрами, рубаха на мне разорвана до пупа… Щеки мои немедленно становятся свекольными, горят даже уши. А он… смеется. Смотрит на меня, и весело смеется.

– С днем рождения, Лариса, – говорит мне Анхен и аккуратно спускает на пол.

– Но у меня… не сегодня, – растерянно отвечаю, пытаясь запахнуть на груди рубашку.

– С этого года – сегодня, – не соглашается он. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – когда я смотрю на него, я не могу не чувствовать себя хорошо. Как он красив! Как он непередаваемо, божественно красив! Мой вампир, мой бог! И я смеюсь от счастья, видя свет его глаз, ощущая тепло от его улыбки, – просто чудесно!

– Как я люблю тебя такой, – смеется он в ответ, – веселой, беззаботной, любящей!

– Анхен! – у меня аж дыханье от восторга перехватывает, – Это правда ты? Откуда ты здесь взялся?

– Мимо проходил, – беззаботно пожимает он плечами. Фраза кажется знакомой, но когда я слышала ее прежде – не знаю, не важно. Он здесь, со мной!

– Я смотрю, ты не выкинула мой подарок, – он кивает на свою заколку, прицепленную к одной из моих косичек. Смотрю на нее с недоумением. Я же точно снимала ее на ночь. Ну там, на турбазе, перед тем, как заболеть.

– Ты в руке ее сжимала, – видя мое недоумение, объясняет он. – Пальцы судорогой

свело, их видно разжать не смогли, чтоб у тебя ее забрать. Так с ней в больницу и привезли. А мне отдала. Так что это я ее тебе на волосы повесил. Просто, чтоб не потерялась, пока ты без сознания, со всеми этими переездами.

– Так это ты меня в палату перевел?

– Я здесь не работаю, – пожимает он плечами. – Просто попросил. Моя девочка не должна лежать в коридоре.

Я снова смеюсь от счастья, глядя в его прекрасное лицо. «Моя девочка», он назвал меня «моя девочка»!

– Я рад, что все хорошо, – солнце светит ему прямо в глаза, отчего его и без того узкие зрачки кажутся просто щелками. – Ты помнишь, что произошло?

– Помню: ты порвал мне рубашку. А мне даже переодеться не во что! И вообще, список испорченной по твоей вине одежды…

– Ну, по-моему, ты мне отомстила, – весело перебивает он меня, сдувая с лица свои спутанные пряди. Смотрю на него внимательней. Ох, да! Распущенные волосы растрепаны, рубаха выдрана из штанов, расстегнута, и пуговиц на ней – ой! – явно не хватает. Видя мое замешательство, он легко целует меня в губы, затем нагибается и подбирает с пола свою завязку для волос, и убирает ее в карман брюк. – Пуговицы, полагаю, собирать не будем… Но вообще-то я не об этом, – он смотрит на меня серьезно. – Ты заболела, помнишь?

Я киваю. Что-то смутно помнится.

– Плохо тебе было, Ларка, здорово плохо. Я дал тебе своей крови.

Сладковатая жидкость, текущая по горлу. Значит, было. Не приснилось. Он смотрит на меня, чего-то ожидая. Не знаю, что нужно сказать.

– А почему твоя кровь сладкая?

– Сладкая? – он смеется. – Мне трудно судить, я конфеты не ем. Но если ты о том, что она отличается от человеческой, то да, вкус другой. Другой состав – другой вкус. Но раз сладкая, значит, понравилась, верно? – он хитро улыбается. – У людей же сладость – это всегда со знаком плюс.

– Понравилось, – счастливо соглашаюсь. – Мне все в тебе нравится.

Нет, не могу так стоять, хочу прижаться к нему, чувствовать его кожей. Вновь запускаю руки ему под рубашку, скольжу ладонями по спине, прижимаясь к нему всем телом. Он в ответ крепко обнимает меня, прижимает мою голову к своему плечу, гладит по волосам.

– Это эйфория, Ларис. Моя кровь пьянит твой разум, заставляя любить и желать. Моя кровь, отданная тебе, чувствует во мне свое продолжение, и жаждет слиться, вновь обрести целостность…

– Я тоже… жажду слиться, – я понимала его через слово, с трудом. Его кожа была такой нежной под моими пальцами. – Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. В тебе. Тобой.

– Я тоже люблю тебя, милая, – он опять целует меня. Снова легко, едва касаясь, а мне хочется глубже, много глубже. – Я ведь тоже чувствую в тебе мою кровь. Так что – процесс обоюден. Всегда – процесс обоюден. Но ты послушай меня, хорошая моя, пожалуйста, попробуй послушать!

– Только за поцелуй! – я выгибаю шею и тянусь к нему губами. Он улыбается мне, а потом целует. Так, как я и хочу: глубоко, страстно, долго. И я вновь задыхаюсь от восторга, забыв обо всем. А потом он отстраняется, и я чувствую себя рыбой, выброшенной на берег: никак не могу отдышаться.