Вампиры девичьих грез
Шрифт:
— Но Анхен, позволь мне, пожалуйста, я все тебе отдам, до последней капли! Только позволь, — страстно зашептала ему прелестница, обвивая руками светлейшую шейку.
— Не так быстро, красавица, — руки ее со своей шеи светило медицины убрал, а ее саму аккуратно сгрузил на пол. И поставил на колени меж своих раздвинутых ног. — Ты меня сперва обогрей, приласкай, — спокойно так расстегнул себе ширинку и положил ее руки прямо туда.
Я поспешно отвернулась. Светоч, какой кошмар! Он что же, вот так, при всех, предлагает ей… Да меня сейчас вырвет от омерзения! Дернулась было к двери, да вспомнила, что они заперли ее на ключ. Не удержавшись, бросила взгляд на скульптурную группу на диване. По счастью, картину мне частично перекрывали
Девушка отчаянно вскрикнула. От боли, тут невозможно было перепутать. Даже дернулась, но он держал ее крепко. Но уже через секунду крик ее стих, а затем сменился сладострастными стонами. А он все пил ее, не отрываясь, не открывая глаз… потом вдруг резко отбросил, так, что она полетела головой вперед в противоположный угол дивана. И столь же резко и не глядя захватил и притянул к себе следующую. Снова вскрик, стон. Та, которую он отбросил первой, сидела, поджав коленки, в углу дивана, потирая пальцами ранку на шее и блаженно улыбаясь. И вот уже в том же направлении полетела вторая. Едва не ударившись головами, девушки обнялись и затихли с одинаковыми блаженными физиономиями.
А наш выдающийся хирург, похоже, немного ожил. Очи его, наконец, изволили открыться и оглядеть окружающую действительность. Действительность, дробясь чередой лиц, подрагивала и постанывала, страстно желая сдать кровь Творцу и Благодетелю. Или нет, постанывала там белокосая Аллочка. Он взглянул на нее, словно только что вспомнил, и тоже оттолкнул, едва ли не ногой, так, что она навзничь упала на пол, а из глаз брызнули слезы.
На какой-то миг мне показалось, что все, что вот этой чудовищной вампирской грубостью все и кончится, отъелся Великий. Но уже в следующее мгновение, прежде даже, чем голова красавицы блондинки коснулась пола, я сумела разглядеть в открывшийся зазор ЧТО торчит из вампирской ширинки. Меня очередной раз передернуло, и я поспешила отвернуться. И вот это чудовищное, раздувшееся… они своим «достоинством» величают? Мерзость-то какая! Мамочка, зачем я вообще туда смотрела, теперь же ночами эта гадость будет сниться, просыпаться буду в спазмах рвоты и отвращения!
Закрыла лицо дрожащими руками и сжалась на своем стуле. Даже мое полное отсутствие опыта по данной части не помешало мне догадаться, что свои разборки с трудовой молодежью вампир еще не закончил. И действительно, вот уже одна сидит на нем верхом, ритмично подскакивая и оглашая помещение своими хриплыми выдохами и стонами. Через какое-то время он резко пригибает к себе ее голову и впивается зубами в шею. Стоны страсти сменяются резким вскриком боли, девчонка вздрагивает, сбиваясь с ритма, пара мгновений — и ритм убыстряется, и снова стоны сладострастья, а он все пьет, пьет… отбрасывает. Следущую бросает спиной на сиденье, падая на нее сверху, очередную прижимает грудью к спинке дивана, врываясь в нее сзади.
Вскрики, стоны, всхлипы сменяют один другие, как, впрочем и партнерши, и позы, в которых он берет свои «кровь и плоть». Причем «плоть» он мог брать у одной, а кровью лакомиться у другой, у других, не обязательно из шеи, но даже из запястья, они все умоляюще тянули к нему руки, охваченные всеобщей эйфорией, а он ловил, не глядя, и подносил к губам, и вновь отбрасывал, напившись. Чем больше крови он выпивал, тем активнее становился, тем резче и жестче были его движения, тем более грубо он врывался в очередную плоть, заставляя болезненно вскрикивать свою
Но они все равно хотели его! Все равно жаждали стать следующей, очередной! Несмотря на резкую боль начала он умудрялся дарить им наслаждение, о чем свидетельствовали их стоны, их выгибающиеся в блаженной истоме тела, их закатившиеся очи.
А я — да, я подсматривала. Отворачиваясь от отвращения, закрывая глаза и затыкая уши, я все равно не могла не слышать — стонов, всхлипов, умоляющего: «меня, меня, пожалуйста», мерного скрипа дивана, и этого омерзительного хлюпающего звука, сопровождающего каждый его толчок… Я не выдерживала, бросала короткий взгляд, выхватывала очередной фрагмент картины, отворачивалась с пылающими от стыда щеками, но отгородиться, отстраниться от этого не могла. В воздухе уже стоял тяжелый запах пота, спермы и крови, пытка чудовищным разнузданным развратом продолжалась. Мне хотелось провалиться сквозь землю, умереть, сгореть со стыда, только не быть здесь, не видеть, не слышать, не ощущать. Чужая похоть наполняла меня таким отвращением — даже не к ним, к самой себе. Словно меня с головой окунули в особо дурнопахнущую грязь, и мне уже вовек не отмыться.
Как, когда и почему все это кончилось, я не знаю. Я сидела с ногами на стуле, сжавшись в комочек и зажав уши даже не ладонями, почти локтями, вся в слезах, которых вовсе не замечала, трясясь крупной нервной дрожью. И голос Анхена, такой спокойный и ясный, вдруг произнес:
— Давайте двигать стол, девочки. А то я так и не успею поднять свой тост и поздравить вас с праздником.
— Вы нас уже поздравили, правда! Это самый лучший, самый сказочный Новый Год, — неслось в ответ.
Стали двигать столы ближе к дивану, передвигать стулья, делить места. А светлейший Анхенаридит ир го тэ Ставэ, весь такой опрятный, спокойный и достойный, словно это и не он сейчас пере… кусал почти десяток девчонок под самыми немыслимыми углами и ракурсами, изволил подойти ко мне. Вот только запах от него шел — смрад, меня аж снова затошнило.
— Что, в прекрасных розовых мечтах это было как-то не так? — тихо поинтересовался, опускаясь передо мной на колени.
— Да как вы смеете!.. За что?! Зачем?! — я плакала, дрожа, и не могла подобрать слов, чтоб выразить ему все отвращение к его поступку.
— Зачем тебя позвал? — невозмутимо отозвался он. — Ну, ты же сама хотела поговорить. Не ждать же тебе в коридоре. А мне надо было поесть. И — да, я так питаюсь. Я же не морщусь, когда хожу с тобой в ресторан.
— Мы не ходили в ресторан.
— Да? А что это было, кафе? Забегаловка? Не в названии суть. Суть в том, что я могу посидеть и подождать, пока ты, или кто-либо другой из людей, поест. Хотя один светоч знает, насколько отвратительны для меня многие ваши кулинарные запахи, и сколь до отвращения неаккуратно многие твои сородичи принимают пищу. Я же не морщусь, не отворачиваюсь и истерики не закатываю. Почему же ты считаешь возможным столь бурно реагировать на мое естественное желание утолить голод?
— Естественное желание? Утолить голод? Почему нельзя было просто выпить чьей-то крови? Зачем надо было устраивать это… это… Нагонять толпу озабоченных девиц и самозабвенно их удовлетворять? И да, смертельная усталость как-то плохо вяжется с повышенным сексуальным аппетитом!
— У людей, наверно, и не вяжется. Ну а я, возможно, забыл тебе представиться: я вампир, девочка, и для нас секс столь же важная составляющая понятия «утолить голод», как и кровь. Что же до «просто выпить», да, я мог бы просто выпить. Двоих. Мне бы хватило. Вот только выпить бы их пришлось до последней капли. Я был голоден, и мне требовалось очень много крови. И очень много их весьма насыщенных эмоций. Поэтому секс в меню все равно бы входил. Вот только вместо стайки счастливых девчат здесь сейчас лежало бы два трупа. Так тебя устроило бы больше? Больше соответствовало бы твоим представлениям о приличиях?