Вампиры замка Карди
Шрифт:
Сказать, что Димка был ошеломлен – не сказать ничего! Целую минуту он стоял на пороге соляным столбом, вытаращив глаза и разинув рот, пялился на ближайшую к нему аккуратно застеленную шерстяным одеялом широкую удобную кровать, на подушку в изголовье… потом только заметил сидящую на краешке этой кровати девочку, которая так же удивленно и испуганно смотрела на него.
Нет, на самом деле не была она испугана – не было в огромных темно-синих глазах настоящего страха, не было затравленности, тоски и постоянного ожидания худшего, что привык видеть Димка
В глазах этой девочки были чистота и ясный свет.
Эта девочка только думала, что она до смерти испугана, на самом деле она еще и не начинала бояться… не знала, не умела бояться по-настоящему.
Димка смутился этих лучащихся светом синих глаз и даже покраснел, как будто вернулся на миг в стародавнюю довоенную жизнь – стал прежним мальчиком, для которого настоящее испытание достойно выдержать взгляд красивой девочки, которая к тому же совсем уже девушка…
Она и была из другой жизни, милая девочка старшеклассница, одна из тех, кого мальчишки украдкой провожают взглядами, о ком мечтают бессонными ночами, мучаясь неясным томлением плоти. Она была – как пощечина, как ведро ледяной воды на бедную Димкину голову, этот мираж из хранимого, как святыня, на самом дне памяти прошлого…
И одета она была так, как будто полчаса назад вышла из дома на прогулку и вот – невесть как очутилась в бывшем винном погребе старого замка – в серенькую юбочку, в белую блузочку с кружевным воротничком и розовою кофточку.
Она молчала, и Димка тоже не мог вымолвить ни слова, как будто забыл, как это – говорить! Но и молчать уже было нельзя, и без того он уже выглядел полным идиотом!
– Ты… откуда? – промямлил Димка по-польски.
Потом тоже самое на идише. Потом, запнувшись на мгновение на том языке, на котором почти даже не думал уже в последнее время.
– Тебя как зовут? – отрывисто спросил он по-русски.
– Ой! – сказала девочка, и вдруг заплакала.
Заплакала горько, навзрыд, а потом засмеялась сквозь слезы. А потом – кинулась к Димке и обняла его так крепко, что у мальчика перехватило дыхание, то ли от ее пахнущих летом волос, то ли от тепла ее щеки, прижавшейся к его щеке.
– Ты чего? – пробормотал Димка, отстраняясь, и чувствуя с досадой, что снова краснеет.
– Ты наш? Советский? – девочка смотрела на него, улыбалась жалобно и счастливо, и слезы все еще текли из ее глаз.
– Ну да… А ты… Тоже?
Ну вот, теперь он не только хлопает глазами и мямлит, но еще и глупые вопросы задает!
– Да… Да… – закивала девочка, – Меня Таня зовут. А тебя?
– Дима…
– Ты откуда?
– Из Гомеля.
– А я из Смоленска! Ой, как же здорово! Я уже сто лет не с кем не говорила! Ничего не понимаю, что происходит! А ты понимаешь? Зачем нас сюда привезли? Говорили – на работу. А где здесь работать? Я ничего не понимаю! Уже два дня сижу здесь и сижу, ничего не делаю, скучно и страшно! Сыро здесь ужасно, особенно по ночам, и мокрицы какие-то бегают, прямо по постели! Бр-р!
Она говорила… говорила… а Димка смотрел на нее и кивал.
– Но по крайней мере здесь позволили вымыться! И мыло дали, и мочалку, и постирать позволили!
Она вдруг замолчала, может быть заметила, что у собеседника какое-то странное выражение лица, потом тихо спросила:
– А ты языки знаешь? Может спросишь у него? Он мне ничего не отвечает.
– Кто? – хотел удивиться Димка, но проследив за Таниным взглядом, увидел сам.
На дальней кровати у самого окна, свернувшись калачиком под одеялом кто-то лежал.
– Когда меня привели, он здесь уже был… Он не всегда так лежит – встает, ходит, ест, делает все, что ему велят, но ничего не говорит! Мне так его жалко, Дим!… И мне страшно… У него такое… лицо!
У него было нормальное лицо! Нет, не нормальное – привычное. Отрешенное, застывшее, с пустыми глазами, на дне которых только туман… туман… Димка заговорил по-польски и на сей раз сразу угадал.
– Здравствуй, – сказал он, стараясь отчетливо произносить каждое слово, – Меня зовут Дима, она – Таня. Тебя как зовут?
– Януш… – прошептал мальчик одними губами.
При этом смотрел он по прежнему куда-то мимо.
Таня подошла, присела на корточки, заглянула в бледное застывшее лицо.
– Что он сказал тебе?
– Его зовут Януш.
– Януш… Поляк?
Димка пожал плечами.
– Он потом все расскажет, Тань… Может быть. Ты не трогай его сейчас, ладно?
Девочка кивнула. Она сидела сгорбившись, засунув ладошки между коленями и крепко-крепко сжав их. Волосы закрыли ее лицо, и Димка откинул темную легкую прядку, заставив себя улыбнуться, заглянул в побледневшее лицо, с закушенной добела губой, с глазами полными слез.
– Да чего ты, Танька? Чего плакать-то? Не бьют, кормят… Кормят?
Таня кивнула.
– Постель смотри какая! С подушкой, с одеялом! Почти как дома. Спать можно сколько хочешь… Чего ты плачешь-то?
Девочка засмеялась сквозь слезы.
– Глупый ты! Ну ведь зачем-то нас сюда привезли! Я боюсь, просто боюсь! Неужели тебе не страшно?
– Не страшно, – соврал Димка, – Чего бояться заранее?
Он поднялся, подошел к ближайшей к окну кровати, подергал за ножку, та даже не шелохнулась, потом забрался на верхнюю койку, свесился с нее, держась одной рукой за железную перекладину и сумел заглянуть в маленькое, закрытое толстыми прутьями окошко.
Он увидел заскорузлый ствол дерева, пучок травы – больше ничего.
– Что там? – с интересом спросила Таня.
Димка покачал головой. Действительно ничего, совсем ничего… Все обыденно, просто, незначительно, и все-таки – что-то не так, какая-то мелочь…
Мальчик сел на кровати, свесив ноги и засунув ладони между коленями, как только что Таня.
Что же показалось ему странным?
Решетка на окне. Такая же новенькая, как во всех окнах замка – она слишком белая и блестящая, железо не выглядит так!