Вампиры замка Карди
Шрифт:
– Нет? Ну, слава Богу… А то мне было бы просто тяжело с вами разговаривать.
– Ну, и не разговаривайте, – надулся Гарри.
– Дракула убил мисс Люси Вестенра и убил радость в сердце моего отца, – продолжил Джеймс так, словно и не прерывался вовсе. – Мой отец перед смертью обратился к католицизму. Он очень мучился вопросами жизни после смерти, воссоединения любящих душ и Господнего прощения… Ведь мисс Люси, будучи вампиром, убивала детей! Мог ей проститься такой грех – или не мог? И суждено ли им было встретиться? Наша вера ответа на эти вопросы не давала… И отец тайно принял католицизм. Там он все ответы получил. Он даже смягчился как-то перед смертью. Мы с ним подружились. И его отношения с моей матерью стали как-то теплее. Хотя она очень мучилась из-за его отступничества… А для меня все это
– Я знал Констанс с детства. Она мне никогда не нравилась. Я ее боялся. Она была… Слишком правильная. И слишком резвая. И слишком спортивная. Она всегда и во всем следовала правилам. Принято было носить короткие юбки и танцевать фокстрот и чарлстон – она носила короткие юбки и танцевала фокстрот и чарлстон. Модно было заниматься греблей и стрельбой из лука – она преуспела в этом. У нее руки в юности были, как у морячка Папая из американского мультика!!! Гребля, знаете ли, развивает такие неженственные мускулы! А все эти клубы? И везде Констанс председательствовала… Я с самого детства боялся, что мне придется жениться на ней. И поэтому всегда ее ненавидел. Я больше всего боялся вампиров – и Констанс!!! Теперь мне осталось встретить живого вампира… Хотя и вампир не так страшен, как женитьба на Констанс.
– Вы преувеличиваете, Джеймс, – с мягким укором сказал Гарри.
Ему действительно понравилась леди Констанс – такая аккуратная, почтенная особа… Излишне холодна и аристократична на его вкус. Гарри предпочитал американских девушек – смешливых, искренних, пылких. И не очень представлял себе, каково это – быть женатым на такой Настоящей Леди, какой была леди Констанс Годальминг. Но все-таки… Вряд ли это было так уж отвратительно! Сам он из двух зол – встретиться с вампиром или жениться на леди Констанс – все-таки предпочел бы женитьбу. Они ведь не католики и всегда возможен развод!
– Когда мне было восемнадцать лет, отец отправил меня учиться в Германию. В Нюренбергский университет, – продолжал Джеймс, словно не слыша слов Гарри. – На самом деле, мне кажется, ему хотелось, чтобы я окунулся в безнравственную атмосферу, которая царила в Германии тех лет. Он считал, что мне это пойдет на пользу. Он находил меня слишком вялым… А учился я на медицинском, специализировался в области психиатрии. Не самое изысканное занятие для будущего лорда, но я к восемнадцати годам перечитал едва ли не всю медицинскую библиотеку доктора Сьюарда. Мы с ним вообще были большие друзья… О нем я скорблю больше, чем об отце. Я бы с радостью женился на одной из его дочек. Но я им не нравился. А отец хотел в невестки настоящую аристократку, – Джеймс горестно вздохнул и продолжил после короткой паузы. – Так вот, в восемнадцать лет в Германии я познакомился с внучкой доктора Гисслера, одного из наших преподавателей. Фрейлен Эльза-Шарлотта Гисслер. Она на год моложе меня. Я называл ее «Лизе-Лотта». Ее родители погибли… Не знаю, при каких обстоятельствах. Ее дед был таким же тираном, как мой отец. У нас с ней было много общего – и в жизни, и в восприятии мира. Она была…
– Могучая белокурая валькирия в сверкающих доспехах, напевающая арии из Вагнера и развлекающаяся на досуге метанием ядра! – радостно выпалил Гарри. – Я знаю немецких девок, они все такие. А уж горячи! Помню, однажды я познакомился с одной такой, ее Грета звали, так она в постели за ночь могла насмерть уходить целую роту, не говоря уж о…
Гарри захлебнулся собственными словами: ведь он только что укорял Джеймса в безнравственности! А Грета была обыкновенной портовой шлюхой. Не следовало ему признаваться в знакомстве с такими женщинами.
– Белокурая валькирия?!! – возмутился Джеймс. – Не смешите меня… Это стереотипное представление о немецких женщинах. Впрочем, большинство из них – действительно белокурые валькирии. Страстные и даже, я бы сказал, сексуально агрессивные. Я их боялся.
– И их тоже? – удивился Гарри.
– Да, и их тоже! Знаете, Гарри, мне уже все равно, будете вы считать меня трусом или нет. Возможно,
– Да, я знаю, они о-о-очень любят всякие ужасы! – ухмыльнулся Гарри. – Они прямо-таки мастера в области ужасов… Концлагеря, газовые камеры, эксперименты над людьми, вроде тех, что проводятся в моем родовом замке, а еще – массовые истребления мирного населения, рвы, полные трупов… Причем они сами же заставляют обреченных рыть себе могилы! Прелесть, как сентиментальны! Когда об этом начали писать в газетах, никто поверить не мог, говорили – журналисты выдумывают…
Гарри прервался, поймав укоризненный взгляд Джеймса.
– Нет, это не остроумно, Гарри, то, что вы сказали. Концлагеря и эксперименты над людьми не имеют отношения к тем милым старомодным ужасам, которыми так увлекалась Лизе-Лотта. Вообще, я не понимаю, как в ту Германию, в нашу с Лизе-Лоттой Германию мог прийти фашизм! Бред какой-то… Та Германия, которую знал я… Она была прекрасна. Моя Германия. Я любил ее. И я любил Лизе-Лотту. Но чувства у нас были сугубо возвышенные…
– Тогда почему вы женаты на Констанс? – угрюмо спросил Гарри.
Нехорошо быть таким бесчувственным, но зато как приятно сбросить Джеймса с небес на землю!
– О, это очень печальная история, – рассмеялся Джеймс. – Следующим летом я не вернулся на каникулы в Англию, а совершил путешествие по Германии на автомобиле, с Лизе-Лоттой и двумя нашими друзьями. Они, кстати, были евреи.
– Евреи?! – ужаснулся Гарри.
Он ужаснулся потому, что знал, какая участь выпала всем немецким евреям…
Но Джеймс неправильно его понял и улыбнулся такой саркастической, мерзкой улыбочкой, что Гарри тут же захотелось дать лорду Годальмингу по зубам!
– Вас это не должно шокировать, Гарри. Американцы всегда так чванятся своим демократичным отношением ко всему на свете, в том числе к вопросу национальности и вероисповедания. А вот мой отец едва не умер от потрясения, когда узнал, что я дружил с евреями. А они были мои лучшие друзья! Мои – и Лизе-Лотты. Эстер и Аарон Фишер. Аарон уже окончил медицинский, работал помощником у герра Гисслера, дедушки Лизе-Лотты. Эстер – очень красивая девушка, моя ровесница – нигде не училась, потому что приличная еврейская девушка нигде не учится, к ней учителя на дом ходят. А она была приличной еврейской девушкой. Во всяком случае, так считали ее родители. Хотя она мечтала сбежать и стать танцовщицей, и вообще много о чем мечтала, а уж пылкостью могла превзойти и дюжину таких, как ваша Грета! Так вот, отправились мы в путешествие. Это было самое лучшее путешествие в моей жизни. Хотя мне приходилось много путешествовать – как и положено англичанину из хорошей семьи. Мы ночевали в гостиницах, брали два двухместных номера. Девушки – в одном, мы с Аароном – в другом. Мы объехали все города, все музеи, все замки. Лизе-Лотта была нашим экскурсоводом. Она так хорошо умела обо всем рассказать… Это было лучшее лето в моей жизни.
– Судя по вашему печальному тону, Джеймс, романтическая героиня вашей истории скончалась, оставив вас навеки безутешным?
– Нет, Гарри, она не умерла. Точнее, теперь-то я не знаю… Наш роман продолжался три года. Только следующие лета я проводил все-таки в Англии. Я собирался жениться на Лизе-Лотте, когда мне исполнится двадцать один год и я стану совершеннолетним. В ожидании этого мы сохраняли сугубо целомудренные отношения. А жаль.
– Чего жаль? Что не успели утратить целомудрия? – нагло спросил Гарри: он все не мог простить Джеймсу предположения относительно его, Гарри, девственности…