Вампиры. Опасные связи

Райс Энн

Первое задание, полученное Хелен, включало в себя инвентаризацию в отделе червей. Две недели она бродила по узким проходам между рядами высоченных застекленных шкафов, открывала бесконечные ящики с законсервированными беспозвоночными и прикрепляла к каждому экспонату ярлычок с инвентарным номером. Иногда она краем глаза замечала и другие фигуры — такие же скучные, как она сама, в казенных рабочих халатах, серые тени, бродящие по сумрачным коридорам. Они приветственно махали ей, но заговаривали редко, разве что спрашивали дорогу — в музее терялись все.

Хелен любила эти часы странствий в лабиринте запасников, исследовательских лабораторий, прохладных подвалов, забитых восковыми фигурами индейцев яномамо и чучелами ягуаров. Вскоре она уже

научилась различать отделы по запаху: едкая пыль от перьев в орнитологии, приторный аромат пажитника и сиропа из тараканьих ловушек в отделе млекопитающих, рыбно-формальдегидная вонь в ихтиологии. Больше всего Хелен любила отдел палеонтологии, закоулок, где воздух пах влажной свежестью, как будто под мраморными полами журчала вода, зияли неизведанные пещеры, лежали кости мамонтов — в дополнение к тем, которые хранились в отделе. Когда закончились две недели в отделе червей, Хелен отправили в палеонтологию, и она в восторге рассматривала скелеты, расставленные поверху шкафов, словно забытые игрушки, и голые черепа, глядевшие из-за книжных полок и мусорных корзин. Ей попался забытый всеми fabrosaurus ischium, завернутый в оберточную бумагу и помеченный цветным мелком; рядом стоял большой, грубо сколоченный деревянный ящик с цифрами «1886» и надписью «Вайомингский мегозавр». Ящик никогда не открывали. Иногда по утрам Хелен садилась рядом с горкой окаменелостей, пытаясь соединить обломки под руководством монографии Викторианской эпохи. Проходили часы в полнейшей тишине, миновали недели, за которые она видела всего трех-четырех человек — кураторов, которые бесшумно сновали из кабинета в кабинет. По пятницам, когда она сдавала инвентаризационные описи, кураторы ей улыбались. Иногда даже вспоминали, как ее зовут. Но по большей части ее оставляли в покое — она сортировала картонные коробки с костями и кусками сланца, рассыпала хрупкие скелеты ископаемых рыб, как газетный набор.

Как-то раз, почти не задумываясь, Хелен сунула в карман халата окаменелый отпечаток рыбки. Рыбка была размером с ее ладонь, аккуратненькая, как живой буковый лист. Весь день Хелен нащупывала добычу в кармане, поглаживала пальцами следы костей и чешуек. Потом в туалете она завернула рыбку в бумажные полотенца, спрятала в сумочку и отнесла домой. С тех пор она начала воровать экспонаты.

В магазинчике товаров для творчества в центре города она купила себе небольшие этажерки из оргстекла и латуни, чтобы дома выкладывать на них свою добычу. Больше никто этих экспонатов не видел. Хелен просто любила смотреть на них одна.

Потом ее перевели в отдел минералогии, где она пересчитывала бесформенные метеориты и необработанные самоцветы. Самоцветы наводили на нее скуку, но она все равно взяла кусок окаменелого дерева и горстку неотполированных аметистов и разложила их дома в ванной. Месяц спустя она получила постоянную должность в отделе антропологии.

Отдел антропологии находился в самом далеком уголке музея; он располагался близко к котельной, поэтому там было теплее, чем в крыле естественных наук, воздух наполнял запах сандала и благовонных масел, которыми полировали наконечники стрел и топорища. Потолок уходил так высоко, что шаткие люстры слегка колыхались на сквозняках, Хелен мечтала ощутить их. Из-за этого лампы оставляли на иолу мерцающие волны света. Воздетые руки статуй с острова Бали, казалось, плавно покачивались, а в пустых глазницах разукрашенных перьями масок играли огоньки.

Повсюду высились стеллажи, набитые браслетами и ожерельями — и гладкими, из слоновой кости, и сделанными из ярких бусин. Присев на корточки в углу, Хелен унизывала руки браслетами, пока запястья не начинали ныть от их тяжести. Она выкапывала пыльные жутковатые фигурки храмовых демонов и чистила их, полировала впалые щеки и лазуритовые глаза, прежде чем прикрепить к каждой фигурке ярлык с номером. В углу, загроможденном шестами от индейских жилищ типи, спрятался всеми забытый стол, и Хелен решила присвоить его и украсила фотографией мумии

и керамической кофейной кружкой. В верхнем ящике она хранила кассеты, а под сумочкой — несколько обсидиановых наконечников для стрел. Никто не отдавал ей стол в пользование официально, однако ей не понравилось, когда однажды утром она обнаружила, что за ним, откинувшись на спинку стула, сидит неизвестный молодой человек и роется в ее кассетах.

— Привет! — весело воскликнул он. Хелен передернулась и холодно кивнула. — Твои кассеты? Можно, я у тебя возьму вот эту послушать? У меня последнего альбома еще нет. Я Лео Брайант…

— Хелен, — грубовато отозвалась она, — По-моему, за тамтамами был свободный стол.

— Спасибо, я тут первый день. Ты куратор?

— Нет, я провожу инвентаризацию. — Хелен подчеркнуто переставила его рюкзак на пол.

— Я тоже. Может, будем помогать друг другу.

Хелен взглянула в его серьезное лицо и улыбнулась.

— Спасибо, я предпочитаю работать одна.

Молодой человек обиделся, и она добавила:

— Дело не в тебе, просто я так люблю. Конечно, мы будем часто встречаться. Приятно познакомиться, Лео.

Хелен схватила кипу бланков описей и зашагала прочь по коридору.

Как-то утром они вместе зашли в кафе перед работой. Через пару месяцев они встречались уже почти каждое утро, а иногда ходили обедать куда-нибудь на Эспланаду. Днем Лео заглядывал к ней из своего кабинетика в отделе этнологии поделиться последними сплетнями. Иногда после обеда они заходили выпить, но не настолько часто, чтобы самим стать предметом этих сплетен. Хелен все это очень нравилось, кураторы были счастливы обзавестись такой сотрудницей — тихой, лишенной честолюбия, пунктуальной. Никто, кроме Лео, ее не трогал.

Однажды под вечер Хелен свернула не туда и оказалась в тупике между баррикадами ящиков, которые не пропускали ни свет, ни воздух. Хелен зевнула, вдохнув слабый аромат корицы, и стала искать место, куда попала, на мятом инвентаризационном плане. Этого узкого прохода на плане не было, а в соседних коридорах хранились экспонаты из Малайзии, инструменты для росписи по тканям, узкие тиковые ящики с гонгами. На полу громоздились упавшие ящики и грубые картонные коробки, набитые соломой. Хелен протиснулась дальше, неструганые доски цеплялись за рукава. Над коробками висел сладкий запах, томный аромат неведомых цветов.

В конце тупика рухнула целая стопка ящиков, словно бремя десятилетий притянуло ее к земле. Хелен присела и взяла первую попавшуюся коробку, широкую и плоскую, вроде портфеля. Она подняла крышку и увидела стоику кожаных силуэтов, которые покоробились от времени, будто ссохшиеся тряпки. Хелен осторожно вытащила один из них и нахмурилась — края от прикосновения стали крошиться. Это была кукла для театра теней, такая изысканная и резная, что даже непонятно было, мужчина это или женщина, — она и на человека не была похожа. Хелен поводила силуэтом из стороны в сторону, и сквозь тонкое кружево замерцал свет, а на стене затанцевала бледная тень. А потом кукла треснула и рассыпалась на хрупкие завитушки, которые легли на мраморный пол неведомыми иероглифами. Ругнувшись про себя, Хелен закрыла коробку и сунула ее назад в темноту. Пальцы нащупали другой ящик — из гладкого полированного дерева. Он приятной тяжестью лег Хелен на колени. Узкая крышка крепилась по углам четырьмя гвоздями с большими квадратными шляпками. Хелен вытащила гвозди и аккуратно поставила их в ряд остриями вверх.

Стоило ей открыть коробку — и на колени ей хлынул поток сухих цветов, семян и деревянных стружек. Хелен закрыла глаза и глубоко втянула воздух, представив себе синюю воду, и отблески костра, и сладко пахнущие зерна, потрескивающие на угольях. Она чихнула и открыла глаза — над ящиком дымной струйкой вилось облако пыли. Хелен осторожно-осторожно погрузила пальцы в благоухающую стружку, нежно растирая лепестки, пока не наткнулась на что-то твердое и ломкое. Она вытащила свою добычу из груды сухих цветов.