Вампиры. Сборник
Шрифт:
Рита же лежала на кушетке, вся вытянувшись и закинув голову назад.
Я бросился к ней, она тяжело открыла глаза и снова сомкнула их; думая, что ей дурно, я поспешил налить в стакан воды, но в ту минуту, когда я приподнял ее голову, чтобы дать ей напиться, она снова взглянула на меня, и… это в первый раз — мне показался ее взгляд… странным, что ли… в нем было что-то манящее, любовное… Она тихо прошептала:
— Поцелуй меня.
Испуганный, не отдавая себе отчета, я наклонился и поцеловал ее в губы-…
В ту же секунду она откинулась, тяжело вздохнула
Наклонясь еще раз, я невольно отшатнулся, лицо Риты сделалось злым, зубы оскалились и казались длинными, это была не та Рита, которую я знал, а чужая, злобная. Вскоре это выражение сменилось тихим и спокойным, такой ты ее и застал.
Ты помнишь, как мы все тогда потеряли головы, и я не то что скрыл, а просто забыл сказать тебе о поцелуе.
Затем начались приготовления к похоронам, перенесение тела в капеллу, твое, да и общее наше отчаяние.
Тогда же, по твоему желанию, закрыли салон Риты, где она умерла, и второпях забыли там бедную канарейку, а затем внезапное воскресение или оживление, не знаю, как выразиться, Риты, среди ночи во время бури, перепугавшее прислугу, да и, что греха таить, нас всех чуть не сильнее самой смерти.
После же „воскресения“ Риты мне уже было неудобно сказать тебе о прощальном поцелуе; да я бы скоро его и забыл, если б не ловил время от времени ее взгляд, напоминающий тот, что сопровождал поцелуй.
Ты как-то на днях написал мне, что находишь большую перемену в Рите, да и я нахожу эту перемену, и чем дальше, тем больше. Ты прав. Она расцветает физически, но как-то опускается нравственно: прежде такая чуткая к чужому горю, она теперь остается совершенно спокойной; даже смерть Лючии и других домашних проходит, не задевая ее совсем. К гибели своей любимицы канарейки она тоже отнеслась на удивление холодно.
Наружностью своей она перестала заниматься, я заключаю это из того, что все зеркала она приказала закрыть кисеей „в знак траура“, как говорит она, и даже свой собственный туалет.
Ни песен, ни игры на лютне (кстати, лютня, кажется, тоже осталась в роковой комнате) я больше не слышу. Рита предпочитает уединение.
Характер ее тоже пошел на минус. Вот пример.
Последние дни перед летаргией она не расставалась со своим молитвенником, — знаешь, черная книжечка, — я и спросил, где она у ней, не принести ли? Рита вдруг разозлилась, глаза засверкали, зубы оскалились, и она наговорила мне дерзостей.
Другой раз я подал ей ручное зеркальце, с которым она тоже прежде никогда не расставалась, — так она не только его бросила, но растоптала каблуком, не пожалела даже художественной золотой оправы.
Несмотря на эти выходки, все же по временам я, как и говорил уже, ловлю на себе взгляд Риты, полный желания, призыва и страсти… да, страсти… Мне невыносим этот взгляд, страшен, я боюсь его. Боюсь как-то безотчетно, даже не по отношению к тебе. В нем есть что-то.
Меня прервали, принесли от тебя приглашение приехать в замок. Таким холодом веет от этого приглашения, в отличие от прежних, — такой официальный
Я отказался.
Завтра-послезавтра я исчезну с твоей дороги. В начале письма я искал объяснений с тобою, а под конец много продумал и решил лучше уехать; уехать не прощаясь.
Оставлю тебе это письмо, ты сам поймешь, что отъезд — это лучшее, что я могу сделать. Спасибо за прежнюю любовь, крепко верю, что со временем ты опять вернешь мне ее. Я же все люблю тебя по-прежнему и не переставал любить. Привет Рите, желаю вам обоим счастья».
Твой Альф
…Прошли сутки, а как перевернулся весь мир! Сейчас я не могу ясно представить, что случилось. Постараюсь вспомнить и записать. Это занятие обычно проясняет мою голову. Итак.
Я написал Карло прощальное письмо и оставил его на столе, собираясь при окончательном отъезде приписать несколько слов приветствий и пожеланий.
Дальше.
Гулял по саду: ночь тихая, лунная, озеро лежит, как зеркало, только воздух, как перед грозой.
Лег спать с открытым окном.
После полуночи мне показалось, что я не один в комнате и что на груди у меня тяжесть. Открываю глаза…
Пресвятая Дева Мария, Рита у моей постели, вернее, лежит на моей груди!
Что же это? Хочу вскочить, крикнуть… не могу… ведь я осрамлю ее! Что скажут люди! Что скажет Карло?
Ясно, Рита опять больна, иначе зачем бы она попала в мою комнату, да еще ночью? Она — или лунатик, или в бреду.
Что делать, чтобы не испугать ее?.. Все это вихрем проносится у меня в голове. А голова кружится, кружится, истома давит тело… Что делать, как быть? И опять все качается.
Затем я теряю сознание, это первый раз в жизни… Открываю глаза — никого нет. Полная тишина, луна заходит, веет предрассветный ветерок… И снова я не могу ничего понять. Куда она делась? Что она была здесь, я уверен, еще до сих нор пахнет ее любимыми лавандовыми духами. Что с ней сталось? Зачем она приходила?
Что это мог быть сон, мне даже не пришло в голову, настолько все было реально. Вдруг меня пронзила мысль: случилось несчастье, Рита приходила за помощью!
В один миг я сорвался с кровати и оделся, второпях даже не заметив, что дверь моей комнаты закрыта, и вот только теперь, записывая все, я вспомнил это. Следовательно, еще одна загадка! Обежав дом, я не нашел ничего подозрительного: все спало, все тихо, везде темно. Я бросился в сад. И там тихо. Запутавшись в траве, я упал в кусты шиповника и очень неудачно: изранил лицо, руки и даже сухим сучком ранил шею настолько сильно, что запачкал кровью рубашку.