Вампиры. Сборник
Шрифт:
В ту же минуту она сталкивает с подставки тяжелую китайскую вазу, и та с грохотом падает на пол. Вбегают слуги.
— Ничего особенного, — объявляет холодно Рита, — скажите барину, что я нечаянно столкнула вазу, а она, падая, разбила стекло. Идите прочь.
Слуги, переглядываясь, молча уходят».
— Как раз в это время, — рассказывал Гарри дальше, — Карло подвернулась латинская книга «о ламиях». Он взял ее из лесного дома на память об Альфе и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.
Карло признается,
— Впрочем, это я вам прочту, — говорит Гарри, перекидывая листы.
«Книга говорит, что большей опасности подвергаются близкие люди. Вот если б была правда, то я первый должен бы был умереть. А я жив и здоров, и никто ко мне по ночам не ходит… вот только я спать не могу… Что это, крик или мне показалось? Вероятно…
Фу, какая-то огромная черная кошка подкралась к моей двери, я даже испугался, а увидев меня, она тоже испугалась, шмыгнула по темному коридору и пропала. Откуда она? Кажется, в замке нет такой; должно быть, забрела из соседнего леса. Надо будет…»
19-е
Ну и ночка! Сейчас светит ясное солнышко, а я все еще не могу сбросить ночной кошмар… а быть может, и действительность… а впрочем, я потерял мерило…
19-го. Позже.
Вчера ночью ко мне в комнату заглянула черная кошка и исчезла. Не успел я снова взяться за перо, как ворвался сумасшедший, на нем был халат, на голове чеснок, а в руках знаменитый кол, с которым он не расстается.
Оказывается, что кол у него осиновый и, чтобы добыть его, он ходил куда-то далеко, так как у нас в окрестности осины нет.
Старик вбежал и принялся что-то искать в двух моих комнатах. Он заглядывал под кровать, в шкаф, под стулья, за портьеры и даже смотрел в печке.
— Нету, ушел.
— Да кто ушел, кого вы ищете? — спрашиваю я.
— Да Его. Эхе-хе, понимаю, сюда-то не сунется! — весело засмеялся сумасшедший, показывая на знак пентаграммы, вырезанный им на пороге моей комнаты.
— Знаешь, — продолжал он, — я двери-то чесноком, чесночком замазал и завесил, так Он в окно да черной кошкой… сюда, вверх… а я за ним, да, видишь, ноги старые, не поспел, ушел Он… — Старик тяжело вздохнул и присел на стул.
Из отрывочных фраз и бормотания я наконец понял, что он завесил чесноком двери капеллы, а сам сторожил Его с колом. Этот-то Он старика — выходит не кто иной, как Рита, она же — вампир.
Будь передо мной не старик, я бы вздул его, несмотря на все его сумасшествие. Я думал тогда, что всякий вздор, даже сумасшествие,
Пока я соображал, как образумить старика, он вдруг опомнился, вскочил, схватил меня за руку и зашептал:
— Идем, идем, Он, наверное, у итальянца, у художника, засосет Он беднягу.
Постараться вырваться нечего было и думать, и я покорно пошел, вернее, побежал за сумасшедшим. Он быстро взобрался по лестнице, на третий этаж, где живет итальянский художник, и затем мы, словно воры, тихо стали красться по коридору.
Подошли к комнате итальянца. Старик осторожно приоткрыл дверь. Комната была залита лунным светом, окно открыто, и занавес на нем отодвинут.
Каково же было мое удивление, а потом бешенство, когда я увидел, что Рита, моя невеста, полулежит на груди итальянца к нему лицом.
Должно быть, я крикнул, потому что Рита подняла голову и обернулась… и о ужас, ужас!.. При ярком свете месяца глаза ее светились сладострастием и злобой, а по губам текла свежая, алая кровь.
— Видишь, видишь, — закричал старик и кинулся вперед… Сильный порыв ветра хлопнул створками окна, взметнул штору и ударил ею по старику, тот упал.
Я поспешил к нему на помощь, но луна померкла, и в комнате воцарился мрак. Нескоро я отыскал спички и свечку.
При слабом освещении я оглядел комнату — никого нет. Сумасшедший, охая, поднимался с полу, итальянец мирно спал.
Я готов был все признать за галлюцинацию, но тут старик подошел к кровати и, поднимая за плечи художника, спокойно объявил:
— Вот я и прав, Она засосала его.
В самом деле, художник был мертв. Лицо бледное, руки болтаются, как плети, на ночной рубашке свежая кровь.
Боже всесильный, что же это? Голова моя не выдержит… лопнет… Ведь выходит, что Рита «не-мертвый»… что она сосет кровь живых людей… Как я могу это понять и связать?.. Рита… кровь… нет и нет. Это я под влиянием старика схожу с ума… Это он мне навязывает свою болезненную идею… в то же время я сознаю, что я здоров, вполне здоров… а впрочем, все сумасшедшие считают себя здоровыми…
— Что же дальше?
— Тут для графа Карло начинается страшный период сомнений, еще более ужасный, чем муки ревности, и он признается, что был на волосок от помешательства.
На счастье, вернулся из Рима старый Петро. Он сильно похудел и еще больше постарел. Но зато был торжественно спокоен и самоуверен.
— Господь Бог помиловал меня, а святой отец благословил послужить миру, я теперь ничего не боюсь. И за вас, мой дорогой господин, буду бороться со всей нечистой силой. Я вас спасу, не унывайте! — говорил он.
Петро провел целый день в деревне и уже знает все несчастья, постигшие замок.
— Затем он рассказал о Папе, о монастыре, где выдержал покаяние. «Так там хорошо, так хорошо, век бы не ушел, — сознается он, — вот только спешил сюда, боялся за вас, ну да слава Богу, не опоздал!»