Ванесса
Шрифт:
— Мехди, да ты просто умница, — улыбнулся Гвидо.
Учитель растерялся, не зная, как отреагировать на такую фамильярность. Сам он держался подчеркнуто официально.
— Вон там хозяин доиа, — сказал он. — Хотите, я вас представлю?
— Еще бы!
Они подошли к группе мужчин в белых и голубых одеждах, богато расшитых золотом и серебром. Те были заняты выбором сладостей, лежавших на огромном подносе посреди стола. Самый младший из них налил подошедшим горячего чая, прежде чем они успели возразить. От
Яссерит всех представил, и Гвидо понял, что чаем их угостил хозяин — Кхалед Айаддин.
У него были толстые губы и крючковатый нос. Кожа поражала белизной. На лицо были нанесены полосы из глины, оттенявшие его бледность.
— Это мои знаки отличия, — объяснил Айаддин. — В брачной церемонии отец жениха играет более важную роль, чем сам жених. Он расправил на плечах тяжелые складки шерстяного бурнуса и засмеялся. Гвидо удивленно спросил, как сын такого молодого мужчины может быть женихом? Хозяин снова весело расхохотался.
— У меня пятеро детей, — сказал он. — Таха, тот, что женится, самый старший. Ему двадцать один год. Младший родился в прошлом году.
Гвидо хотел было спросить, где его жена, но вовремя заметил, что в саду нет ни одной женщины; Вана тоже куда-то пропала. Он подумал, что гостю, а тем более иностранцу, будет уместно спросить, почему женщины отсутствуют.
— Они все заняты. Готовят невесту, — невозмутимо объяснил Кхалед. — Это серьезное дело. Поймете, когда увидите.
— А где жених? — . Последняя холостяцкая попойка.
— Как у нас. Такие проводы длятся до последней минуты.
— После чего — прощай свобода! — пошутил Кхалед. — Особенно для женщин, да?
— Я мало путешествовал, но знаю, что все люди похожи. Христиане, сивахцы… У нас есть правила, но кто их придерживается?
— У нас в стране их изменили. Раньше прелюбодеяние каралось тюрьмой или смертью. Теперь адюльтер — естественное дополнение семейной жизни.
— Для обоих полов?
— Можно сказать, да. Здесь на неверность — изменяет ли муж с другим мужчиной или жена с другой женщиной — смотрят косо. Но ни одна жена не возражает против того, чтобы ее муж любил мальчиков. И какой муж вздумает сердиться, если его жена поиграет с девочкой?
— Но такие взаимоотношения причиняют людям боль!
— Ничего подобного. Люди любят не для того, чтобы страдать.
— Значит, здесь не знают ревности?
— Никто никого не ревнует. Могут только предпочесть одного другому.
— Что же тогда люди думают о любви?
— О ней мы знаем из песен и от рассказчиков. Те, кто умеет читать, рассказывают о ней. Одно время в городе было кино. Так что многие узнали о любви из фильмов.
Через некоторое время Гвидо снова обратился к Айаддину:
— А политика? Она вас интересует?
— Политика? — удивленно переспросил Кхалед.
— Да, каковы ваши взгляды на политику?
—
— Но ведь над вами есть правительство в Каире и местный губернатор.
— И что?
— Вы должны принимать их в расчет.
— Зачем?
Настала очередь Гвидо удивляться:
— Ну, я не знаю. Чтобы попросить о чем-нибудь, проголосовать за какой-нибудь закон. Принимать или отвергать правителей. Знать их возможности и способности…
Хозяин хлопнул его по плечу:
— Шутки иностранцев бывает трудно понять. Но эта — превосходна!
Большой черный «остин» как минимум пятнадцатилетней давности въехал в ворота сада. Шофер вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Из нее осторожно, словно боясь рассыпаться, выбрался мужчина в белом полотняном костюме. Он был так худ и высок, что казался больным. Седые волосы были коротко острижены. Черные глаза и смуглая кожа морщинистого лица выдавали арабскую кровь. Когда человек выпрямился, его фигура показалась Гвидо величественной. Он холодно оглядел присутствующих, отыскивая глазами хозяина. Увидев его, не спеша подошел пожать ему руку. Отец Тахи приветливо улыбнулся, но остальные не обратили на вновь прибывшего никакого внимания.
Все же Гвидо заподозрил, что это большая шишка. Он хотел обратиться с вопросом к Мехди, но тот как в воду канул.
Тогда Гвидо обратился к юноше, с которым уже беседовал и который неплохо говорил по-английски.
— Кто этот господин?
Молодой человек помолчал, словно заколебавшись, потом решительно сказал:
— Я думаю, что это губернатор.
— Губернатор Сиваха?
— Ну да.
— А почему его никто не сопровождает? Юноша удивленно уставился на Гвидо:
— Зачем? Разве он не в состоянии ходить сам?
— Я не это имел в виду. Во всем мире люди, занимающие такой высокий пост, появляются на улицах только со свитой. Кроме того, простые смертные стремятся воспользоваться каждой возможностью, чтобы поговорить с ними, попросить о чем-нибудь.
— Серьезно? — молодой человек посмотрел на Гвидо как на сумасшедшего, но итальянец нисколько не смутился и продолжал расспросы:
— Значит, он не пользуется у вас уважением?
— Почему? Его уважают.
— Но не боятся, верно?
— А почему его надо бояться?
Юноше вопросы итальянца явно казались нелепыми, и Гвидо оставил его в покое.
Губернатор неспешно переходил от одной группы людей к другой, пожимая протянутые руки, перебрасывался со знакомыми двумя-тремя словами. Но никто не подходил к нему с почтительными приветствиями, и оживленный разговор при его приближении не смолкал.
Губернатор, по-видимому, считал такое положение вещей абсолютно нормальным, а если и был недоволен, то ничем не выдавал своих чувств.