Ванго. Между небом и землей
Шрифт:
— Кто такой?
— Некий Паоло Марини. Говорит, что он ваш самый близкий товарищ.
Эккенер сложил пенсне и после секундного замешательства воскликнул:
— Ах да, Паоло! Наш старина бойскаут! Скажите ему, что я сейчас приду.
— У него нет билета, командир. Он как раз объясняется с эсэсовцем.
— А у меня? — нервно возразил Эккенер, вскочив из-за стола. — Разве у меня есть билет? Паоло — это все равно что я сам, это мой друг, мой брат, Паоло Мурини…
— Марини. Он назвался Марини.
— Марини, я так и сказал. Это мой старый товарищ по летной школе… Снег уже идет, капитан?
— Еще
Капитан Леман вышел. Он уже начал привыкать к этому внезапному наплыву друзей, причем командир признавал всех подряд.
Эккенер снова сел за стол и стал просматривать карты.
Он понятия не имел, кто такой этот Паоло.
Одно он знал точно: с недавних пор неизвестные друзья приезжали к нему со всей страны. Он стал прибежищем, островком безопасности для всех, кого преследовали нацисты. Среди них были и отставные военные, и художники, и всё больше и больше евреев. Законы против них множились, а список запрещенных профессий все рос. Они уже не могли работать ни адвокатами, ни государственными чиновниками… А два месяца назад нацисты объявили вне закона браки и любые другие контакты между евреями и неевреями.
Эккенер старался использовать свое влияние. Он делал всё, что было в его силах.
Мощная фигура Хуго Эккенера, с его статусом «неприкосновенного», пока позволяла укрывать в своей тени многих, кто нуждался в помощи.
Эккенер прошел через весь цеппелин.
Наступила ночь. Через два часа они должны взлетать.
Это, может быть, последний миг славы «Графа». Он ненадолго полетит в Нью-Йорк и вернется, чтобы провести зимние месяцы на берегу Боденского озера.
А следующей весной мир будет восхищаться только «Гинденбургом» — самым большим из всех когда-либо построенных цеппелинов.
Огромный дирижабль уже подрагивал от нетерпения в своем ангаре. Двести пятьдесят метров в длину, двадцать пять кают, вместимость — пятьдесят пассажиров. Самая блестящая победа Хуго Эккенера.
Но, выйдя и обернувшись, чтобы полюбоваться элегантным силуэтом «Графа», командир почувствовал легкое беспокойство. Он вздохнул.
Метеосводка пообещала слабый снегопад. Хорошо бы прогноз оправдался. Однажды, очень давно, у одного из этих окон он научил Ванго смотреть на падающий снег.
Если капитан Леман и сомневался по поводу дружбы Хуго Эккенера и Паоло Марини, то теперь, когда он увидел их вместе, все сомнения отпали.
Восклицания и слезы были искренними. Они долго обнимались, стоя у входа в ангар.
Эккенер даже вздрогнул от радости, узнав старого друга.
— Как поживаешь… э-э… Паоло? Какие планы, дружище?
— Да вот, решил немного полетать под твоим крылом, командир!
Вокруг них собрались зрители: несколько солдат, несколько пассажиров-немцев и офицер СС, отвечавший за проверку пассажиров.
Эккенер прошептал другу на ухо:
— Ты с ума сошел! Для этого надо получить штук десять разрешений. Уезжай, Зефиро!
Зефиро, а это был он, отодвинулся и взял в свидетели окружающих:
— Знаете, что сейчас сказал мне мой старый друг Эккенер?
Эккенер застыл.
— Он обозвал меня сумасшедшим! Слышите? Он говорит, что я не смогу полететь с ним!
Офицер СС глуповато улыбнулся.
Увидев тревогу на лице командира,
— Я пошутил… Это моя вина. Я никогда не посылал о себе весточки, а ты, наверное, не читаешь газет.
Он подал знак офицеру:
— Покажите ему письмо.
Эккенер взял письмо и стал читать.
Оно было написано на двух языках — немецком и итальянском — и отправлено из канцелярии Председателя Совета Министров в Риме. Согласно письму, господину Паоло Марини, награжденному крестом «За боевые заслуги при штурме Фузилли» [48] и Командору Минестроне [49] , в целях укрепления дружбы между рейхом и великой фашистской Италией, была поручена особая миссия — путешествие на борту «Графа Цеппелина», этого символа мощи национал-социализма. Письмо изобиловало и другими пышными оборотами — «блистательный союз двух держав», «безграничные упования» и «безупречная моральная чистота их сынов», — которые вызывали бы неудержимый смех, если бы это не было издевательски точной копией тогдашней риторики.
48
Фузилли — разновидность итальянской лапши.
49
Минестроне — итальянский овощной суп.
Внизу страницы красовался затейливый росчерк пера, в котором можно было разобрать слово «Биби». Над ним печатными буквами стояла расшифровка: Бенито Муссолини.
Эккенер сложил письмо.
И крепко сжал руку Зефиро.
— В таком случае добро пожаловать, Паоло Марини. Для тебя как раз есть место. Мы взлетаем через час.
Они вместе направились к командирской каюте. Окружающие слышали, как Марини громко восхищается красотой дирижабля.
Когда Эккенер закрыл дверь каюты и они наконец остались одни, Зефиро извинился. После чего поставил свой чемоданчик на пол и двинул друга кулаком в лицо.
Эккенер слегка пошатнулся и ответил ему сокрушительным ударом под дых. Зефиро сложился пополам, но тут же дал сдачи. И они начали тузить друг друга, словно школьники на перемене.
Эккенер первым оказался на полу, скорчившись и кашляя.
Зефиро яростно смотрел на него, тяжело дыша.
— Что я тебе сделал? — спросил Эккенер.
— Ты сам прекрасно знаешь.
— Не знаю.
— Ты рассказал полиции, где находится монастырь.
— Я рассказал о нем только Эскиролю и Жозефу, чтобы ты смог опознать Виктора.
— Виктор вчера сбежал.
Эккенер онемел.
— Я должен покинуть Европу, — сказал Зефиро. — В этом монастыре — вся моя жизнь. Я не могу подвергать его опасности.
— Я тоже, падре, нигде не чувствую себя дома. Я не узнаю свою страну.
Зефиро нагнулся и помог ему встать.
— Я делаю всё, что в моих силах, — продолжал Эккенер. — По-моему, Германия уже воюет сама с собой. Вчера утром полиция затерла имя нашего друга Вернера Манна на памятнике убитым жителям его родной деревни под Мюнхеном. Имя Манна, ты можешь это представить? Гитлер отдал приказ три дня назад: никаких еврейских фамилий на памятниках погибшим воинам.