Ванька 11
Шрифт:
Я снова дал очередь. Короткую.
Опять минус один фрайкорист.
Не так далеко от железной дороги, по которой мы уже не могли двигаться, наш отряд наткнулся на какое-то сельскохозяйственное предприятие. Даже вывеска так имелась соответствующая. Хозяин его, скорее всего, где-то наверху хорошие связи имел. Почему? Автомобили по всей Германии давным-давно в пользу армии мобилизовали, а какие забыли — спартакисты этот недочет исправили. Тут же целых три грузовых машины имелось. Мы их
Еле и разместились. Это потом нас всё меньше становилось. Одного петроградца потеряли, второго, третьего, десятого, двадцатого…
Сейчас на полянке нас уже с гулькин нос было.
Что мы так кому помешали?
Персональную награду за нас назначили?
Морды наши не понравились?
Куда не сунемся — везде нас с распростертыми руками встречают… Цып, цып, цып — идите сюда голубчики, мы головушки-то вам оторвем.
— Нинель!
Опять этот Сормах!
А, правильно! Молодец, вовремя мне подсказал!
Я сменил позицию и опять дал очередь. На этот раз длинную. Деваться просто было уже некуда. Мертвым патроны ни к чему.
Километров двести мы всё же проехали и прошли. Машины тоже пришлось бросить. Не много на них мы и покатались.
Вот бы леса тут были как в Вятской губернии! Двигались бы мы по ним и двигались, так и до России-матушки дошагали.
Тут же — лесочек, перелесочек замухрышистый, чистое поле, а вот — опять городок, городок, деревенька…
Не, здесь особо не попартизанишь.
Близко подпускать фрайкористов нельзя — ручными гранатами закидают. Умеют германцы такое делать, по фронту я это ещё помню.
Нас становилось всё меньше и меньше. Один петроградец перестал стрелять, вот ещё один голову в землю уткнул…
— Что, Нинель, тут мы и останемся?
Сормах потрогал рукой свою перевязанную голову. Вчера ещё ему по ней прилетело. Сменить бы бинт уже надо, а некогда.
— Прорвемся…
Сказал я это так, сам не веря. Какой там прорвемся…
Минуты нам уже остались.
Вот и до гранат дело дошло. Это — с вражьей стороны. Мне, и метнуть было нечего — все свои гранаты я давно потратил.
— Как там Ленин, интересно?
Неожиданный вопрос мне Сормах задал, совсем неожиданный. Сам на краю могилы стоит, а про Владимира Ильича спрашивает.
— Я думаю — хорошо.
Что другое мог я сказать?
— Это — главное. — Николай Гурьянович улыбнулся. — Будет жив он и всё наладится.
Глава 42
Глава 42 Контузия. Какая уже по счёту?
Вдруг в тылу фрайкористов засвистели.
Не понял…
Им нас дожать вот-вот совсем мало осталось, а тут — свистят. Командуют
Чудеса…
Впрочем, на войне я ещё и не про такое слышал. Если честно, такой бардак иной раз бывает, что специально придумывать будешь — не получится.
Сормах заорал, чтобы мы в отступающих не стреляли. Патроны берегли.
Ну, не будем, коли так приказано.
— Что это? — я к Николаю Гурьяновичу поближе подполз, за плечо его тронул.
— Может, обед подвезли… Вот и зовут.
Скалит Сормах зубы, совсем прежним стал после моего лечения током.
— Не знаю, Нинель, не знаю.
Скоро всё и прояснилось. Совсем не на обед фрайкористов звали.
Хоть в бинокль смотри, хоть невооруженным глазом — картина одинаковая будет. Две пушки сейчас на нас своими стволами смотрят. Вот такое к нам уважение.
Везли их видно, везли и привезли.
Выставили теперь на позицию.
Может, на нас их расчетам хотят дать потренироваться? Молодые артиллеристы в фрайкор вступили и им практика требуется…
Ведь и не сбежать, не уползти нам отсюда. Со всех сторон нас обложили.
Больше не хотят германцы своих терять, вот орудия и выкатили.
— Звиздец… — Николай Гурьянович опять перенятым у меня словечком текущую ситуацию охарактеризовал.
— Он, он самый… — согласился я.
Больше у меня ничего сказать не получилось — германские орудия свою работу начали.
Я отполз в сторонку от Сормаха. Пусть хоть нас не одним снарядом убьет. Всё больший ущерб сучарам. Рядышком если мы будем — на нас они один снаряд потратят, а так — хоть два им надо будет израсходовать.
История, можно сказать, повторяется. Причем — много-много раз. Нас сейчас со спартанцами можно сравнить. На них несметная сила шла, а они её и перемалывали. Видят враги, что в честном бою спартанцев не одолеть, отошли и издали стали стрелами их жизни лишать.
Вот и здесь так. Поперек горла стало фрайкористам своих терять и они нас из пушечек, из пушечек…
Эту здравую мысль мне додумать не получилось. Под воздействием ударной волны мозги мои о внутреннюю поверхность черепа стукнулись и сильно ушибленными оказались.
Это, в который уже раз?
Сколько же можно над думательным органом издеваться?
Так и дурачком стать недолго…
Тут и выключился я из восприятия окружающего мира.
Голова болела очень сильно, но это — радовало. Болит что-то, значит — жив. У мертвого ничего не болит. Ещё они, мертвецы — не потеют.
Попробовал глаза открыть и тут же пожалел об этом. Головокружение такое началось, что словами не описать.
Затошнило по страшной силе…
Мама, роди меня обратно…