Ванька-ротный
Шрифт:
Я случайно поднял голову и увидел, как в полосе обороны роты замелькали белые снежки. То там, то здесь взлетали они, как немецкие осветительныё ракеты.
– Ну и дела!
– Пусть играют!
Не всё ещё умерло, осталось и живое в солдатской душе. Живет внутри него огонек, раз вдруг вспомнил далёкое прошлое и вдарился в детство.
Во мне тоже задело что-то. Я скинул варежки, растопырил широко пальцы, загрёб побольше за один раз липкого снега, скомкал и сдавил его в круглый плотный комок. Поваляв его в ладонях, прикидывая куда бросить, запустил его вдоль линии обороны роты. И в тоже мгновение получил сзади точный удар снежком по голове.
Если немцы видели эту
Быстро растает весной, набухший снег, вместе с ним исчезнут и эти играющие в снежки человечки. Исчезнут навсегда, как этот ударивший по голове комок снега.
Прилетел ещё один. Ударил в плечо и разлетелся.
– Метко кидают! – подумал я.
Глава 11. Фельдфебель Пфайффер
Текст главы набирал SSS Сергей@mail.ru
01.08.1983 (правка)
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – -
Леушкино, Гостенево, Чухино, Сидорово, Климово, Никольское. В боях у деревни
лась в составе 31 армии. 250-я??? прорвала фронт на участке Гостенево-Чухино,
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - -
В избе на широкой лавке у замёрзшего окна сидел обросший и замотанный тряпьём пленный немец. Сложив руки и опустив их смиренно на колени, он сказал нерешительно:
– Если позволите… Я расскажу вам все по порядку.
– Хорошо! – согласился я.
– Говорите медленно! Чтобы слова и фразы я слышал раздельно.
Пленный понял, покачал головой (вздохнул глубоко) и о чем-то задумался. Солдаты умолкли. В избе наступила тишина. Прошла минута. Немец как бы очнулся, обвел нас сидящих грустными глазами и стал рассказывать свою, как он выразился печальную историю.
Во время рассказа я останавливал его, задавал ему вопросы, уточнял значение отдельных и непонятных мне слов и делал короткие записи на листках бумаги.
Рассказ о немецком обозе имел (не один, а два) два источника. Один – это то, что рассказал нам немец и другой это то, что мы видели сами в пути. Дело в том, что по дороге из Чухино на Климово и Никольское перед нами двигался немецкий обоз. Для того, чтобы в рассказе все было ясно и встало на свои места, мы должны вернуться во времени несколько назад.
– Ну
Как фамилия этого штабника я точно не помню. Но по-моему это был Максимов. Теперь ведь это не важно, кто именно это был. В то время я не вылезал с передовой, редко бывал в тылах и штабе, не всех штабных и тыловых знал в лицо и по фамилии. Я хорошо различал их голоса по телефону. Уж очень далеко от передовой сидели они тогда, в сорок первом. Так было заведено, что штаб и полковые тылы вставали от передовой подальше, чтобы до них не долетали снаряды.
Так вот. После фразы – "Ну что явился!", Максимов добавил:
– Во второй батальон уже звонили! Солдат тебе выслали! Иди погуляй!
– Выйди на улицу, там их и обожди.
Я вышел из избы на волю, посмотрел на толстые брёвна, валявшиеся за углом, огляделся кругом, подошел к поваленному дереву около забора, стряхнул варежкой лежавший по верху (ствола) снег, достал кисет, сел и закурил. Я сидел у дороги, по которой вот-вот должны были подойти солдаты моей новой роты. Часа через два на дороге появились четверо, а потом ещё двое (солдат). Я посмотрел на них. Солдаты бывалые. Но их всего шесть (человек). Но это не рота. По внешнему виду солдаты пришли с передка. Полкового обозника, его сразу видать с расстояния. Его по спине по бокам и животу отличишь, по поясному ремню, по прохиндейской роже, по вороватому острому взгляду. А эти шестеро были простыми солдатами. У них на лице как на иконном лике святой смирение и мудрость (покорность) войны. Я сидел на стволе поваленного дерева, смотрел на дорогу и курил. Один солдат из шести, по-видимому старший, подошел к часовому и спросил:
– Здесь чтоль штаб полка?
– Ну, а тебе пошто его надо?
– Давай доложи! Шесть человек из второго батальона по приказу штаба явились (сюда прибыли). Вот передай! – и солдат подал часовому сложенную пополам записку.
– Садись возле забора, братва. Можно курить! – объявил он стоявшим на дороге солдатам.
Те сошли с дороги, расселись в снегу возле изгороди, размотали свои кисеты и начали крутить (махорку в газетных обрывках).
Я смотрел на солдат и на часового, который вышел из избы и остался стоять на крыльце, на уходящую в заснеженный лес дорогу по которой должна была подойти стрелковая рота. Солдат было всего шесть. По военному, времени, куда не крути, а человек тридцать солдат я должен иметь в новой роте. Я никак не предполагал, что эти шесть и есть моя новая рота. Солдаты сидят рядом на дороге и пуска кают дымки. Я тоже покуриваю и посматриваю на них, не подозревая, что это (и есть моя новая рота) с ними нужно куда-то идти. Но вот на крыльце показался тот самый штабной, к которому я прибыл по вызову. На нем был новый полушубок и валенки, загнутые под коленками на выворот. Увидев (сидящим на дереве) меня, он спросил:
– Ты чего сидишь лейтенант? (Чего делаешь?).
– Видишь сам! Сижу, курю и жду роту!
– Ты, когда разговариваешь со старшим, должен встать (лейтенант)!
– Встать, значит встать – отвечаю я.
– Я тебя вызывал?
– Вызывал!
– Ты ждёшь солдат из батальона?
– Жду!
– А эти откуда пришли?
– Не знаю!
– А ты не можешь спросить?
– Мне ни к чему.
– Вы откуда прибыли? – спросил он солдат.
– Из второго батальона, по вашему вызову!