Ванька-ротный
Шрифт:
— То-то и видать! Тыловик фронтовику, как свинья товарищ лошади! Кончится война, скажешь на фронте был. А мы завшивели в окопах, дыхнуть тишины тыловой захотели. Побаловаться захотели. Это от бессонных ночей многие недели подряд. Ты вот каждую ночь под крышей, на кровати и в тепле храпишь, а нам периной служит снег и поесть не каждый день приходится. Навоюешься вдосыть, выдохнешься как загнанная кляча, шарахнет как следует, вот и соображаешь как быть.
— А куда же вы ехали?
— В Москву, перед госпитализацией дня на два решили махнуть.
Ст. лейтенант дернул меня за рукав, чтобы я не рассказывал о наших планах солдату.
А у меня идея. Я разведчик. … узнать, что скажет солдат о патрулировании поездов и машин.
— Ты вот солдат толкуешь мальчишество. А я с сорок первого на передке. Дали бы отпуск, сел бы я в купейный вагон и без всякого баловства лежал бы на нижней полочке. А что у вас здесь везде усиленная проверка?
— Да на Москву лучше поездом не суйся. Наши с командировками машинами едут. Ну вот и дошли! Сейчас сдам ваши документы в приёмный покой и можно обратно идти!
— Давай документы. Мы сами дойдем. Ты сам же сказал, что по железной дороге все равно не прорвешься.
— Ладно! Нате! Идите сами!
— Ну и дела! — сказал я старшему лейтенанту, когда мы немного отошли,
— У простого солдата прощения приходится просить. Проще в разведку сходить, чем вот так в своей совести (ковыряться) и перед первым встречным распинаться.
Но сделано главное, мы узнали пути на Москву. В приемной нас встретила медсестра. Она посмотрела в …, поправила прическу, поджала губы и пальцем потрогала у края рта, как бы проверяя, не развязались ли (шнурки) у неё по краю рта завязки, чтоб рот не открылся до самых ушей. Потом она зевнула, прикрыв ладонью белые зубы, видимо мы её разбудили, хлопнув дверью при входе. Она взяла со стола перьевую ручку, громко ткнула пером в стоящую перед ней чернильницу и басовито прокуренным голосом проговорила:
— Фамилии говорите! Потом она стала писать звания и прочие данные.
— Ходячие?
— Как видите, без костылей!
— Возьмите в предбаннике по кусочку мыла, подберите себе мочалки, вот вам полотенца и чистое бельё. Баня напротив. Идите туда и мойтесь. После бани зайдете в столовую, скажете, что на вас двоих оставлен расход.
Когда мы вошли в предбанник, под потолком стелился (холодный) белый пар. Человека, стоявшего в рост видно было только ниже груди до половины. Лицо и плечи можно рассмотреть только на расстоянии согнутой руки. А что в самой парной, подумал я. Наверное, больше пару, чем жару. Баня худая, вот и парит. Мы быстренько разделись, в предбаннике не было никого. Правда на лавке у противоположной стены лежало обмундирование и под лавкой стояли кирзовые сапоги.
— Ты давай побыстрей! Между пальцами ног потом будешь ковырять. Видно у тебя это любимое занятие. А то славяне всю горячую воду выхлестают. Надо в парную успеть повыше забраться, а то солдатики весь пар с камней изведут. Сидишь ковыряешься, с тобой и веником не хлестнешься. — я пнул его коленкой под зад и сказал: — Пошел! Ст. лейтенант открыл в мойку дверь и переступил порог. Я шел за ним держа в руках обмылок и мочалку. Голые солдатские ноги и плескание воды видны были из-под нависшего пара. Чего-то они сгрудились в один угол. Тут согнутые намыленные спины и бедра. Но что это? Ближайшая солдатская спина согнулась и руки достали до пола. Под рукой молодые крепкие груди и овальные очертания женского торса.
— Ну что девоньки холодной водой мочиться боитесь. Горячая чуть колодезной теплей. И она плеснула в нашу сторону из шайки. Мы стояли прикрывшись (пустыми шайками), и лиц друг друга не видели. Чем выше к потолку, тем гуще туман.
И вот эта шустрая, что плеснула на нас из шайки (водой), видя что мы её шутки не завизжали, решила приблизиться и посмотреть, не начальнице ли госпиталя она плеснула в харю. Что-то она молчит. Мы со старшим было даже попятились к стене вдоль мокрой деревянной лавки (от неожиданности).
Она подошла вплотную и увидела наши лица. Увидела наши улыбки, мы не долго были в смущении, увидела и закричала:
— Бабы, девки, в бане мужики!
— Какие мужики — с хохотом отозвались из угла другие.
— Голые мужики! совсем еще молодые!
— Тащи их сюда!
В бане в бабском углу тут же поднялся гвалт (переполох). Они как бы спохватились (опомнились), повернулись к нам спинами и закричали на нас.
— Ахальники, убирайтесь!
— Давай отсюда! — закричала одна грозно прокуренным голосом.
— Интересно что это за нахалы залезли сюда? — сказала одна чистым, молодым и звонким голосом.
— Совсем молодые — ответила та, что в нас плеснула.
— А ты дура сходи, посмотри! — послышался опять басовитый, видевший все виды, голос.
— А что? Возьму вот и пойду.
Она приблизилась к нам и сказала веселым голосом:
— Здравствуйте, мальчики! Вы откуда и кто такие будете?
— Здравствуйте, девочки! Я гвардии капитан. А мой друг ст. лейтенант. Мы прибыли к вам с самого фронта.
— Ты Манька, дверь на крючок не заложила? Я тебе что говорила?
— Они наверно правда с фронта. Наши сюда не пойдут.
— Вы где, окаянные? Что молчком сидите?
— А что нам прикажете делать? В мыле голыми на улицу из бани (уходить) бежать? Скажут, видали контуженных!
— (Сейчас) Вот щас сполоснемся и выйдем в предбанник. А то хотите за ручку познакомимся?
— Ещё чего? Давай окатывайся и выходи!
— Это наверно старая и костлявая кричит, — поясняю я громко вслух старшему лейтенанту, — Боится, что мы можем взглянуть на её безобразия.
Мы быстро намылились, сполоснулись, налили в шайки воды, сели на лавку и стали болтать в воде ногами.
— Ну вы скоро там?
— Может спинку потереть?
— Я тебе щас потру шайкой по физиономии.
Потом чей-то спокойный, звонкий, девичий голос сказал:
— Мальчики, поскорей. Мы замерзли.
— Уходим!
Мы вышли в предбанник, притворим за собой плотно дверь, чтобы не нарваться на крики и женские вопли. Если они завизжат и поднимут хай (визг), прибежит охрана (персонал) и нам не поздоровится. Скажут из хулиганства в баню заперлись. Шутить с толпой голых женщин (и девок) нельзя. С толпой лучше не связываться. Налетят — шайками забросают. Получишь пробой головы банной шайкой, для гвардейца это будет позор.