Ванна Архимеда
Шрифт:
И дальше, наверное, опять по-иностранному: Бр. Гру. Вря.
Пойди определи, чего он желает? Как бы вы поступили на моем месте? Не знаете? А я, ученик давно прошедшего, произнес:
— Давай-давай, спускайся! И немедленно.
Сначала Молвок сопротивлялся собственному рассудку. А потом…
Не спеша, но мгновенно снял я висевшую за дверью стремянку. И вот чинаришка уже стоит у прилавка.
— Кто это вопит? — спросил он, стараясь заглянуть под кресло.
— Наши с тобой сородичи, — нашелся я.
— Откуда он, чинарь, взялся?
— Большой секрет, — шепотом проговорил Молвок, — хотите правду?
— Конечно, нет.
— Так вот. Выписал с одним ажокой по фамилии Ванькин.
Я вместе с вами не знаю, что такое «ажока», и, конечно, Молвоку не поверил.
А между тем Гржибайло уже тут как тут.
— Гони документ, — выкрикнула она тихо и довольно вежливо.
Документов, конечно, не оказалось.
Тогда Гржибайло взялась за свое: бац-бац-бац, палить принялась. Думаете, невозможно? Но так было.
Говорю ей:
— Мне, хозяину, да и вам нужна только победа, а вы?
— Верно, — соглашается Гржибайло, — только победа. — А сама продолжает и продолжает. Разумеется, не в меня, не в Молвока. Просто так, в пустоту. И что самое отвратительное, эти «бац» без малейшего звука.
Представляете наш страх: пш-пш, и все! Что же было для меня в ту минуту главным? Да уберечь подопечного чинарушку от испуга.
Она — «пш», а его на прежнем месте, представьте, уже нет. Я под прилавок, под кресло, на шкаф, на потолок. Нет как нет.
Она — бац да бац, а я ей:
— Ты что наделала, негодяйка?!
Молчит и знай свое:
— Эй ты, выколка-выполка. Сис-пыс батер-флатер! Подай хоть знак. Хоть отзовись!
В ответ — тишина. Только изредка «пш» да чуть слышное из подполья:
— …сеяли, сеяли…
— Ну и крень ты еголая! Ну и крень!
А негодяйка на меня и не смотрит.
— Крень-крень! Еголая-еголая! Знай, и мне на тебя смотреть тошно! Ты для меня фистула без горлышка. Ясно?
Одна надежда: кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь его повстречает. Может быть, в Праге, может быть, на Крещатике.
Тогда все сначала, все, что здесь приключилось.
Вот и вся наша быль и небыль, все, что я хотел рассказать.
Вот и все.
Москва — Ленинград
Ноябрь 1948
Только штырь
Мой спутник и я оказались на окраине города неподалеку от моста через довольно быструю речку.
Мы спустились по заросшему лопухами откосу к самой воде. Как раз тогда с ревом и пеной воду прорезала моторная лодка. Большая скорость да и солнце, светившее прямо в лицо, помешали разглядеть, что за уродливая сила подняла, перевернула моторку, бросила через перила, волокла по проезжей части моста,
От встречных очевидцев мы узнали, что вскоре лодку развернуло, вынесло на тротуар, уперло в простенок дома, где находилась парикмахерская. Выбежали парикмахеры и те, кого они не успели добрить или достричь, останавливались случайные прохожие, каждый на свой лад объяснял небывалое происшествие. Одни, неизвестно зачем, осматривали винт, другие — киль, кто-то обстукивал борта.
Мой спутник и я отличались от собравшихся уже тем, что оказались единственными, кто заметил появление непонятного предмета, там, на мостовой, где только что с шумом тащило моторную лодку.
Нам бы отвернуться, уйти как можно скорее, как можно дальше… Мы же поступили иначе, в странном порыве побежали назад, в сторону моста. Еще не поздно, есть время повернуть, а мы все бежали, пока не оказались там, где появился непонятный предмет. Тогда мы остановились. На мостовой что-то шевелилось. Не хотелось верить, но это было именно так. У наших ног открывала рот, поднимала брови женская голова.
Я и теперь не могу объяснить, что происходило: голова держалась на истерзанных плечах. Уцелевшие руки впились друг в друга пальцами.
Свидетели утверждали, что голову и руки отсекло и туловище уплыло, когда моторку пронесло над железными перилами. А теперь на нас глядели глаза, ясные и злые.
Приходилось ли вам наблюдать, чтобы в небольших источниках сосредоточилась физически ощутимая энергия? Не припомню фамилию того кандидата наук, который пытался растолковать, что энергия подобной исступленной ярости способна создать — взрывы, размеры которых мой тщедушный ум не в силах объять.
Глаза скосились. Мне показалось, что они уставились только в меня. И только мне чуть приоткрытый рот дребезжащим звуком произнес:
— Не сметь заступить…
— Поликлиника близко, врачи поймут, вам помогут, — я говорил что-то несуразное.
— Не сметь заступить, — повторил скривившийся рот.
Злоба меркла, щеки зеленели, руки упали на мостовую.
— А поможет ей только штырь, — деловито произнес мой спутник и размеренным шагом ушел прочь, неизвестно куда.
Я тоже ушел, только в обратном направлении, растерянно глядя по сторонам. Тогда из дверей парикмахерской появилась тонконогая, несообразно высокая коричневая кошка. И побрела на другую сторону улицы.
В подворотне кошка шарахнулась от пронзительного звука, который издал носом узкогрудый, узкоплечий старик, видимо маляр. Он вышел со двора с ведром в руке, с флейцем под мышкой и, даже не взглянув на толпу и моторку, засеменил в противоположном от моста направлении.
«Спасение в нем», — подумал я и припустил за стариком. Догнал я его у дверей в подвальное помещение, над которым я прочитал: