Ванна с шампанским
Шрифт:
– Мы с Тамарой ходим парой! – печально продекламировал Зяма, глядя вслед девушкам.
– Мы похожи на кальмара! – ехидно срифмовала я. – Брось, Зямка, не ной! Ты мог бы пойти с ними, если бы хотел. Тебя очень настойчиво приглашали.
– Я устал! Я ухожу! – ответил братец с интонациями известного российского политика и отвратил взор от девичьих попок. – Старею я, Дюха, наверное. Хочу тишины и покоя.
– При жизни? – деловито уточнила я.
Зяма покосился на меня и сказал:
– Прямо сейчас!
– Ок, я молчу! – легко согласилась
В следующую секунду обе мои ладони облепили искрящиеся клочья пены.
– Тьфу! – плюнул Зяма, которому пенный снежок угодил в лицо. – Эфо еффе фто ва фивня?!
– Это не фигня, это демонстрация, – сказала я, похлопав братца по плечу (заодно и руки вытерла).
Аккурат напротив Колизея, на пятачке у входа в метро, какие-то аборигены размахивали самодельными плакатами и дубасили палками по перевернутым пластмассовым ведрам. Выглядели они при этом добродушно и незлобиво, а пыхтевший генератор пены, вокруг которого они стояли, – мечта малобюджетной дискотеки – придавал собранию вид некоего шоу. Типичный для Рима западный вечерний бриз «понентино» щедро делился результатами труда пеногенератора с гулявшими в подветренном направлении гражданами.
– Интересно, чего они хотят? – отплевавшись, задумался Зяма.
– Снижения цен на моющие средства? – предположила я, ловко увернувшись от очередного облачка пены.
– Точно! – кивнул Зяма. – Вот и ведра у них, и тряпки! Должно быть, это забастовка национальной ассоциации уборщиков, или типа того. Фоткаться будем?
– Давай! – я встрепенулась.
На фоне большинства известных достопримечательностей Рима мы уже сфотографировались, но такие снимки есть у всех туристов. Запечатлеть себя в рядах бастующих мойщиков полов и окон – в этом определенно была некая свежая струя!
Я в очередной раз показала высокий класс владения универсальным пантомимическим языком, и какой-то улыбчивый дядечка из числа демонстрантов одолжил нам для съемки свой плакат в стиле сеятеля.
– Очень фактурно! – одобрил Зяма, фотографируя меня с этим стильным транспарантом.
Он выдернул из полого столбика ограждения красивый флаг на пластмассовом древке, при этом братик не ограничился фотосессией – унес просторное шелковое полотнище на своих плечах, повязав его на манер мантии.
– Оригинальный итальянский сувенир! – радовался братишка, сворачивая краденый стяг в неприметный тугой узелок.
Каюсь, мне стало завидно. Зяма, значит, домой вернется с флагом, а я – без?!
И я принялась обшаривать взглядом окрестности на предмет поиска плохо лежавших и висевших знамен.
Кое-где над пиццериями и сувенирными лавками трепетали итальянские триколоры, но мне хотелось чего-то более оригинального.
Наконец в какой-то тихой боковой улочке нам попалась лавочка, вывеска которой источала нежно-розовый свет, а витрину осенял просторный белый стяг с изображением радуги.
– Какой красивый! – восхитилась я.
– Упоительный! Восхитительный! – преувеличенно
Я вопросительно поморгала, встревоженная его нездоровыми интонациями.
– А, так ты не знаешь, – уже нормальным голосом сказал братец. – Это же знамя сексуальных меньшинств! Должно быть, эта милая розовая лавочка – секс-шоп.
– Как ты полагаешь, она скоро закроется? – спросила я, прикидывая, смогу ли достать до сексуального стяга в высоком прыжке.
Мне подумалось, что баскетбол меня к такой задаче подготовил, да и обычная моя торба в этот вечер меня не отягощала, я взяла только маленькую сумочку. Однако с первой попытки я могла промахнуться, а серией подскоков неизбежно привлекла бы к себе внимание персонала заведения. Еще подумают, что я подпрыгиваю от нетерпения! И примут меня черт знает за кого. За гиперактивное сексменьшинство!
– Думаю, скоро, – ответил Зяма и оглянулся. – Можем немного посидеть, подождать.
Я поглядела, куда он смотрит, и поняла, откуда взялось это внезапное желание посидеть-подождать: совсем рядом был тот самый сквер, где мы нашли нашу донну ванну.
Очевидно, моего родственника, расхитителя клозетов, потянуло на место преступления.
– Это вы очень плохо придумали, – пугливо озираясь, сказал Санек.
– Почему же?
Бигмен деловито ковырял в замке отмычкой.
– Потому что это называется «незаконное проникновение в чужое жилище», – объяснил ему очевидную вещь Санек. – И в Италии за такое можно получить два года тюрьмы!
– За какое – такое? – Бигмен придержал открытую дверь, невинно похлопал короткими ресничками. – Эта квартира сдана в аренду, и живет в ней – кто? Моя законная жена. На мои деньги, между прочим, живет. Следовательно, ее жилище – это мое жилище! Так что заходи, дружок, не бойся! Я тебя приглашаю.
– Спасибо, я лучше тут постою, – уперся Санек.
– И то верно, побудь на шухере, – согласился Бигмен и скрылся за дверью.
Практически в этот самый момент очень похожие слова прозвучали у входа в другой дом.
– Я буду здесь, а вы – туда, – лаконично распорядился Анджело Тоцци, поддергивая серые костюмные брюки, чтобы сесть на лавочку, с которой было удобно наблюдать за парадным крыльцом.
Болваны синхронно кивнули и скрылись в подъезде.
Анджело с хрустом развернул газету и поверх нее посмотрел на знакомые французские окна.
На сей раз шторы были плотно задернуты, и увидеть происходящее внутри не представлялось возможным. А там определенно что-то творилось! По янтарному меду волновавшейся ткани, непрестанно меняя размер и оттенки черного цвета, ветвилась некая беспокойная тень.
Будь Анджело Тоцци фантазером вроде немца Гофмана или русского Чуковского, он сочинил бы сказку про оживший канделябр.
– Ничего, ничего! – пробормотал Анджело, имея в виду, что ничто не вечно под луной, и самая беспокойная тень рано или поздно непременно угомонится.