Варфоломеевская ночь

Мериме Проспер

— Когда мы встретились с вами в первый раз, на вас было другое платье.

— А на вас?

— Вы — капитан…

— Дитрих Горнштейн, к вашим услугам. А вы — тот молодой дворянин, с которым я обедал недалеко от Этампа.

— Он самый.

— Ваша фамилия — Мержи?

— Да, но теперь я называюсь иначе: я — брат Амброзий.

— А я — брат Антоний из Эльзаса.

— Отлично. А куда вы направляетесь?

— Если смогу, в Ла-Рошель.

— И я тоже.

— Очень рад с вами встретиться… Но, черт! Вы меня поставили в ужасно затруднительное положение вашей предобеденной молитвой. Ведь я ни слова из нее не знаю, А вас я принял сначала всерьез за монаха.

— И я вас так же точно.

— Откуда вы убежали?

— Из Парижа. А вы?

— Из Орлеана. Мне пришлось прятаться целую неделю. Мои бедняги рейтары… мой корнет… все в Луаре.

— А Мила?

— Она перешла в католичество.

— А как моя лошадь, капитан?

— А!

ваша лошадь! Я наказал розгами негодяя-трубача, который ее у вас украл… Но, не зная, где вы находитесь, я не мог вам ее вернуть. Я ее сохранял, поджидая, что буду иметь честь с вами встретиться. Теперь, несомненно, она принадлежит какому-нибудь негодяю паписту.

— Тс, не говорите этого слова так громко. Ну, капитан, соединим нашу судьбу и будем помогать друг другу, как мы только что сделали.

— Согласен! И пока у Дитриха Горнштейна останется хоть капля крови в жилах, он будет готов всегда драться рядом с вами.

Они радостно пожали друг другу руки.

— Но, послушайте, что за чертовщину они несли с этими курами, с карпом и окунем? Нужно сознаться, глупый народ эти паписты!

— Тс… еще раз. Вот и барка!

В таких разговорах они дошли до лодки, в которую и сели. До Божанси они доехали без особых приключений, если не считать того, что навстречу им по Луаре плыло много трупов их единоверцев.

Лодочник заметил, что большинство из них плывет лицом вверх.

— Они взывают к небу об отмщении, — произнес тихонько Мержи, обращаясь к капитану рейтаров.

Дитрих молча пожал ему руку.

XXIV. Осада Ла-Рошели

Ла-Рошель, почти все жители которой исповедывали реформатскую религию, была в то время как бы столицей южной провинции и наиболее крепким оплотом протестантской партии. Обширные торговые сношения с Англией и Испанией открыли доступ значительным богатствам и сообщили городу тот дух независимости, который они порождают и поддерживают. Горожане, рыбаки или матросы, часто корсары, с юности знакомые с опасностями жизни, полной приключений, обладали энергией, заменявшей им дисциплину и военный навык. При известии о резне 24 августа ларошельцы не поддались тупой покорности, охватившей большинство протестантов и лишавшей их последней надежды, они были воодушевлены активной и грозной храбростью, которая приходит иногда в минуты отчаянья. С общего согласия они решили терпеть до последней крайности, но не открывать ворот врагу, только что давшему такой разительный образчик своего коварства и жестокости. В то время как пасторы своими фанатическими речами поддерживали этот пыл, женщины, дети, старики наперебой работали над восстановлением старых укреплений и возведением новых. Делали запасы провианта и оружия, снастили барки и корабли, — одним словом, не теряя ни минуты, организовывали и подготовляли все средства защиты, на какие был способен город. Многие дворяне, избегшие избиения, присоединились к ларошельцам, и их описание варфоломеевских злодейств придавало отвагу самым робким. Для людей, спасшихся от верной смерти, случайности войны — то же, что легкий ветерок для матросов, только что выдержавших бурю.

Мержи и его товарищ принадлежали к числу этих беглецов, увеличивших ряды защитников Ла-Рошели.

Парижский двор, напуганный этими приготовлениями, жалел, что не успел их предупредить. Маршал де Бирон приближался к Ла-Рошели с предложениями мирных переговоров. У короля были некоторые основания надеяться, что выбор Бирона будет приятен ларошельцам; маршал не только не принимал участия в Варфоломеевской бойне, но спас жизнь многим выдающимся протестантам и даже направил пушки арсенала, которым он командовал, против убийц, носивших знаки королевской службы. Он просил только, чтобы его впустили в город и признали королевским губернатором, обещая уважать привилегии и вольности жителей и предоставить им свободу вероисповедания. Но после избиения шестидесяти тысяч протестантов [61] , можно ли было верить обещаниям Карла IX? К тому же во время этих самых переговоров в Бордо продолжалось избиение, солдаты Бирона грабили окрестности Ла-Рошели и королевский флот блокировал порт.

61

Избиение 60 тысяч протестантов (в дальнейшем говорится даже о 100 тысячах) — явное преувеличение. Всего в Париже было убито 2 тысячи человек, а в провинции — около 30 тысяч.

Ларошельцы отказались принять Бирона и ответили, что они не могут заключать договоров с королем, покуда он в плену у Гизов, не то считая этих последних единственными виновниками всех бед, претерпеваемых кальвинистами, не то стараясь этой выдумкой, часто повторявшейся с их легкой руки, успокоить совесть тех, которые находили, что верность королю должна быть поставлена выше интересов религии. Переговоры были

прерваны. Тогда король выбрал другого посредника, — это был ла Ну, прозванный «Железной рукой» из-за искусственной руки, заменявшей ему руку, потерянную в сражении. Ла Ну был ревностным кальвинистом, проявившим в последнюю гражданскую войну большую храбрость и военный талант.

У адмирала, с которым он был дружен, не было более искусного и преданного помощника. Во время Варфоломеевской ночи он находился в Нидерландах, руководя недисциплинированными отрядами фламандцев, восставших против испанского владычества. Счастье ему изменило, и он принужден был сдаться герцогу Альбе, обошедшемуся с ними довольно хорошо. Когда потоки пролитой крови вызвали в Карле IX нечто вроде угрызений совести, он призвал ла Ну и, вопреки всяким ожиданиям, принял его с величайшей любезностью. Этот монарх, не знавший ни в чем меры, осыпал милостями протестанта, а сам только что перерезал их сто тысяч… Судьба, казалось, хранила ла Ну; еще во время третьей гражданской войны он попал в плен сначала при Жарнаке, потом при Монконтуре, и оба раза брат короля [62] отпустил его без выкупа, несмотря на доводы военачальников, которые настаивали, чтобы он пожертвовал человеком, слишком опасным для того, чтобы его выпускать из рук, и слишком честным, чтобы его можно было подкупить. Карл подумал, что ла Ну не забыл его милосердия, и поручил ему уговорить ларошельцев подчиниться. Ла Ну согласился, но поставил условием, что король не будет требовать от него ничего такого, что было бы несовместимо с его честью. Уехал он в сопровождении итальянского священника, который должен был присматривать за ним.

62

Герцог Анжуйский, впоследствии Генрих III. (Прим, автора.)

Сначала ему пришлось испытать чувство унижения, видя, что ему не доверяют. Он не сумел добиться пропуска в Ла-Рошель, и для свидания ему назначили маленькую деревушку в окрестности Тадон. Там встретился он с делегатами от Ла-Рошели. Он всех их знал, как знают старых товарищей по оружию; но при виде его никто не протянул ему дружеской руки, никто, по-видимому, не узнал его. Он назвал свое имя и изложил королевские предложения. Сущность его речи сводилась к следующему:

«Доверьтесь обещаниям короля: нет большего зла, как междоусобная война».

Городской голова Ла-Рошели ответил с горькой усмешкой:

— Мы видим человека, похожего на ла Ну; но ла Ну никогда бы не предложил своим братьям покориться убийцам. Ла Ну любил покойного адмирала и скорей захотел бы отомстить за него, чем заключать договоры с его убийцами. Нет, вы совсем не ла Ну.

Несчастный посланец, которого упреки эти пронзали до глубины души, напомнил о своих заслугах в деле кальвинизма, показал свою искалеченную руку и протестовал против обвинения в недостаточной преданности вере. Мало-помалу недоверие ларошельцев рассеялось; их ворота открылись для ла Ну; они показали ему свои боевые припасы и даже уговорили стать во главе их войска. Предложение было соблазнительно для старого вояки. Клятва Карлу была дана в таких условиях, что истолковать ее можно было сообразно со своею совестью. Ла Ну надеялся, что, становясь во главе ларошельцев, он легче сможет привести их в миролюбивое настроение: он думал, что ему удастся одновременно соблюсти верность присяге и преданность вере. Он ошибался.

Королевская армия осадила Ла-Рошель. Ла Ну руководил всеми вылазками, убивал множество католиков; затем, вернувшись в город, уговаривал жителей заключить мир. Чего же он достиг? Католики кричали, что он изменил слову, которое дал королю; протестанты обвиняли его в том, что он их предает.

При таком положении дел ла Ну, полный отвращения к жизни, искал смерти, двадцать раз в день подвергаясь опасности.

XXV. Ла Ну

Осажденные только что произвели удачную вылазку против ближайших осадных сооружений католической армии. Они засыпали вражеские траншеи, опрокинули туры и убили с сотню солдат. Отряд, имевший такую удачу, возвращался в город через Тадонские ворота. Впереди шел капитан Дитрих с отрядом стрелков, которые, судя по тому, какие воспаленные у всех были лица, как все запыхались и просили пить, не щадили себя; за ними следовала большая толпа горожан, между которыми видно было несколько женщин, принимавших участие в сражении, дальше — десятка четыре пленных, из которых большинство были покрыты ранами, сопровождаемые двумя шеренгами солдат, с большим трудом охранявших их от ярости народа, собравшегося на их пути. Человек двадцать кавалеристов составляли арьергард. Ла Ну, у которого Мержи служил адъютантом, ехал последним. Его кираса была помята пулей и лошадь дважды ранена. В левой руке он держал разряженный пистолет, а посредством крюка, который торчал у него из правого наручника, заменяя ему руку, управлял поводом.