Варфоломеевская ночь
Шрифт:
— Я плачу от позора. Вы должны презирать меня за мое бахвальство и трусость.
— Разве это трусость, Бюсси, — заметил Лесдигьер, — если вы, желая защитить свою честь, пытались покончить с собой на наших глазах?
— Напротив, — поддержал его Шомберг, — вместо этого мы уважаем вас как благородного и отважного человека, готового во имя чести и любви к прекрасной даме пожертвовать собственной жизнью.
— И в доказательство этих слов мы с Шомбергом готовы предложить вам свою дружбу, граф, — с улыбкой
Бюсси некоторое время глядел на них, не говоря ни слова, но по его глазам они поняли, что в его душе в эту минуту произошел перелом, и он согласен с их предложением. Что и подтвердилось словами:
— Никогда еще в своей жизни мне не приходилось ни у кого просить прощения, но сейчас я прошу вас, Лесдигьер, и вас, Шомберг, простить мне мое нелепое поведение, и позволю выразить надежду, что я… что мы с вами отныне будем друзьями. Это тем более необходимо, что вы, Лесдигьер, уже дважды спасли мне жизнь, которую с полным правом могли отнять, и я у вас в долгу.
— Я, со своей стороны, тоже прошу простить меня, граф, за тот дерзкий взгляд и улыбку, которые вы вчера совершенно справедливо приняли на свой счет. Всему виной Ла Моль. Черт его дернул наговорить мне невесть чего про эти ленты и банты.
— Так это все Ла Моль? — воскликнул Бюсси. — Ну, попадется же мне когда-нибудь этот дамский угодник! Клянусь кровью Иисуса, я выпущу ему кишки при первом же удобном случае.
— Ну, до этого еще далеко, а пока давайте мы перевяжем ваши раны, ибо кровь все еще сочится из них, — предложили друзья.
Лесдигьер разорвал на себе рубаху, и они двумя крепкими жгутами перевязали обе руки Бюсси. Потом Шомберг разделся и под дружный хохот Лесдигьера и Бюсси принялся шарить руками по дну ручья в поисках кинжала. Когда и с этим было покончено, все трое оделись, нацепили шпаги и направились по тропинке к дороге, ведущей к воротам Сен-Виктор, откуда двое из них вышли более получаса тому назад.
— Однако куда же мы идем? — озадаченно спросил Бюсси, когда они поравнялись с коллежем Добрых Детей.
— Действительно… — произнес Шомберг, и они остановились.
— В Лувр, конечно, куда же еще, — пожал плечами Лесдигьер.
— В Лувр я не пойду, ибо чувствую себя не лучшим образом, — решительно заявил Бюсси. — Вместо этого я приглашаю вас, друзья мои, к себе домой. Там мой слуга вновь перевяжет мои раны, а мы тем временем посидим за столом, уставленным бутылками с анжуйским вином, яичницей и индейкой, которую превосходно изготовит мой Пьер.
— Черт возьми, — вскричал Шомберг, — ваше предложение как нельзя более кстати, ибо после вчерашнего грустного ужина и еще более скудного завтрака сегодня утром я ничего не ел, и в животе
— Вот и отлично, мсье Шомберг, — заключил Бюсси, — сразу видно, что вы большой любитель поесть, а я всегда уважал людей с такими наклонностями. А что скажете вы, Лесдигьер, на мое предложение?
— Ничего не имею против, Бюсси, — ответил Франсуа, — ибо, где еще познаются все прелести настоящей дружбы, как не за добрым бокалом вина и не в компании друзей?
— Отлично сказано, черт побери! Итак, в путь.
— Да, но вы говорили о каком-то свидании и уверяли нас, что оно очень важное. Как быть с этим?
— Ничего! Те, кому я был нужен сегодня, смогут подождать до другого раза. Мне стоит только при случае сослаться на неотложные дела либо на то, что король отправил меня куда-то со спешным поручением, как я буду прощен.
Друзья переглянулись и рассмеялись. Лесдигьер взял Бюсси под руку:
— Вы можете сказать правду, Бюсси. Честное слово, вы от этого только выиграете, ибо при виде нескольких пустяковых ранений вас, живого и невредимого во всем остальном, станут любить еще больше.
Бюсси смутился и слегка покраснел.
— Я знал, что вы догадаетесь о моем свидании с дамой. И, черт меня возьми, если вы неправы, утверждая, что мне все простят и даже станут любить еще сильнее. А потому забудем на время об этом и вспомним мудрое изречение мсье Шомберга, сказавшего, что ничего священнее дружбы на свете нет. Любовниц может быть сколько угодно, настоящие друзья бывают только раз.
— Я рад, что вы это поняли, граф; честное слово, с такой аксиомой гораздо легче шагать по жизни.
— А теперь мы отправляемся ко мне домой.
— А где вы живете? — спросил Шомберг.
— На улице Пти-Леон, у Бургундского отеля.
— Путь неблизкий. Но как вы себя чувствуете, Бюсси, сможете ли вы дойти?
— Превосходно, сударь, никогда не чувствовал себя лучше, чем сегодня, хотя мне даны были два важных жизненных урока.
— Какой же первый?
— Наказание зазнайства.
— А второй?
— Фехтования.
— Ну, фехтуете-то вы превосходно, спору нет, потягаться с вами может не каждый. Будь на моем месте другой, вы давно уложили бы его наповал.
— И все же я сегодня посрамлен; но, клянусь халатом святого Петра, нисколько не в обиде, ибо пострадал от лучшей шпаги Франции и теперь сам в этом сознаюсь, хотя и не верил в начале. Черт возьми, вас не зря так называют, Лесдигьер; меня предупреждали, что я буду побит, а я этому не поверил, Вы что же, и в самом деле были учителем фехтования?
— Такой должности у меня не было, но мне приходилось обучать гвардейцев маршала Монморанси.
— Но кто же учил вас самого? У кого вы брали уроки?