Варфоломеевские ночи
Шрифт:
– Надя, а оказывается, мы так похожи друг на друга, как две капли воды. Инесса, посмотри на нас в зеркало: два революционера, вернее две бабки-революционерки, ну кто нас может арестовать, скажи? Да мы как пошлем подальше любого сатрапа, так он только глазами заморгает. Надя, завтра идем с тобой на площадь. Меня там ждет коронация.
Утром следующего дня 4 июля 1917 года Ленин увидел стотысячную толпу на улицах. Солдаты были накачены не только спиртным, которого было вдоволь в результате ограбления магазинов, но и наркотиками. Как и вчера, они палили в воздух и кричали "Долой"!
– Все, наша взяла, - сказал Ленин и выпустил
– Я отправляюсь на площадь, на коронацию. Хочешь, следуй за мной, только соблюдай дистанцию. Теперь я не просто Володя Ульянов, теперь я - вождь мирового пролетариата.
Он почти бежал, Надя значительно отстала от своего знаменитого мужа, но вдруг послышалась более мощная стрельба. Люди стали крутить головами, пьяные солдаты и матросы начали падать, как снопы.
Оказалось, что временное правительство решило дать по зубам зарвавшимся путчистам. Началась кровавая бойня между войсками, вызванными с фронта и путчистами, спровоцированными и подкупленными революционерами на немецкие деньги. Несмотря на то, что на площади вышло около ста тысяч смутьянов, их участь была решена в результате мощной атаки регулярной армии.
Среди повстанцев были и представители немецкого рабочего класса, и целая когорта провокаторов еврейской национальности, вызванная со всех концов Европы. Но их было слишком мало. Ленин в эти трудные минуты понял свою стратегическую ошибку: немецкий план он просмотрел и одобрил, а вот заявку на помощь в живой силе не подал вовремя.
Большевистская авантюра потерпела сокрушительное поражение.
Нахлобучив парик на лысину сильнее, чтобы ветер не унес, Ленин помчался в сторону причала. Ему казалось, что он похож на женщину, но его везде принимали за сумасшедшего. Оказалось, что на причале делать нечего, вдобавок по причалу сновали подозрительные личности. Вождь повернул в сторону дома. Едва добравшись к дому, где он снимал квартиру, он спустился в подвал и велел его не беспокоить. На следующий день только Апфельбаум и Бронштейн были допущены к обгадившемуся вождю, рискнувшему посмотреть начало переворота 3-4 июля.
– Что с нами будет, что будет? нас расстреляют?
– спрашивал Ленин своих ближайших соратников.
– Если не расстреляют, то повесят. Как быть, друг Апфельбаум? Напиши что-нибудь и освети как нам поступать дальше.
– Как поступать дальше? сидеть в тюрьме. Я тебя уговаривал повременить, но ты, когда речь идет о захвате власти, сходишь с ума, ты за себя не отвечаешь.
– Да, издан правительственный приказ об аресте Ленина и Апфельбаума, то есть, Зиновьева, - подтвердил Кацнельсон.
– Я против ареста, я не хочу, чтоб меня арестовали. Как это вождя мировой революции кто-то может арестовать? Гершон, вот тебе тысяча рублей, сходи, купи мне новое женское платье и какой-нибудь женский головной убор. Я переоденусь и уйду в подполье. Я люблю подполье. Мне в подполье хорошо работается. Ты, Гершон, и про себя не забудь.
– Я думаю так, - сказал Гершон, - я оденусь в обычный пролетарский костюм, пойду в уборную и свалюсь там, чтоб обваляться. От меня все станут шарахаться, в том числе и полицейские. Когда вернусь, постучу в подвальное окно и стану на четвереньки, ты выйдешь, сядешь на меня, как на осла, и мы помчимся...куда-нибудь.
– Согласен, - сказал Ленин,- только это должен решить ЦК. А может ЦК вынесет постановление, чтоб я сдался властям, был судим, а затем повешен. Но сегодня, после обеда я должен выступить в доме Кшесинской, моей сестры по крови. Я призову рабочих, солдат и моряков к стойкости, выдержке и, конечно же, к спокойствию. Мы окончательно не побеждены. А потом, Гершон,
– А где вы будете печатать свои великие труды, если все наши газеты закрыли?
– спросил Апфельбаум.
– Мне придется изменить свое мнение о том, что русские это лишь навоз истории, как утверждает Лейба. Оказывается, эти ослы не так просты, как мы думаем, не так ли, Владимир Ильич?
– Посмотрим, посмотрим. Первую задачу, которую поставил перед нами Энгельс, мы уже выполнили. А он, как вы помните, советовал нам запустить этим дуракам какую-нибудь идеологию. Вот мы и запустили. Это выдающаяся победа. А победив окончательно, мы скрутим их в бараний рог.
– И уничтожим. Эту землю надо заселить евреями. Это будет великое еврейское государство, непобедимое государство.
– Гершон, ты что думаешь по этому поводу?
– спросил Ленин.
– Если мы победим, если нас не победят, то почему бы и нет? Сколько евреев сейчас в Петрограде, три миллиона?
– Да нет, пятьсот тысяч. Из них триста тысяч из разных стран.
– А банкиры есть?
– спросил Ленин.
– Думаю: есть, - ответил Кацнельсон.
– Надо их того... пусть помогают революции. Опыт показал, что подкуп, спаивание солдат, наркотики - хорошее дело.
– Неугомонный ты, Ильич.
– Гершон, ты точно такой же, точно такой же. Еврей на еврея, как две капли воды, похож.
– Шалом!
– Шалом!
– впервые произнес это слово Ленин.
***
Ленин ждал ареста и расправы, пытался связаться с Керенским, но вскоре понял, что Керенский не примет никаких решительных шагов против изменников Родины. Тем не менее, верхушка была схвачена и посажена в каталажку. В Крестах и других Петроградских тюрьмах содержались, Коллонтай-Домонтович, Каменев-Розенфельд, Луначарский Баилих, Раскольников и другие активные евреи, перекрестившиеся в гусских.
10
Срочные планы куда-то подальше смыться самому и сделать так, словно не было этого 3-4 июля, не были осуществлены, поскольку против Ленина и остальных большевиков была запущена разоблачительная кампания, если не сказать - заслуженная травля, в результате которой авторитет революционеров якобинцев оказался на нуле. И самое главное. Было документально доказано, что Ленин настоящий немецкий шпион. Он и его банда получили огромные суммы от германского генерального штаба и были заброшены в Россию для насильственного переворота, а, следовательно, вождь большевиков, подлежит немедленному аресту и суду.
Мужественный борец за счастье человечества дрожал, как осиновый лист и каждый час требовал новое женское платье, в которое он добросовестно облачался. Каждый шорох в квартире, где он проживал, приводил его в дрожь, он почти не выходил из туалета.
– Послушай, вождь народный, что от тебя так несет мочой, у тебя недержание?
– задал ему вопрос ближайший его друг Янкель.
– Может посетить тебе врача?
– Янкель, дорогой мой соратник, ...еволюццция в опасности. Меня действительно могут поймать и предать суду, а потом повесить. А в Сибири холодно, братец ты мой. Неси еще платье...с косичками, длинное, чтоб немного по земле волочилось. И обувь на высоких каблуках. И надо бы какой-то мешочек. Ничего с собой не может поделать вождь мировой революции. 400 человек убитых, возможно трупы еще не убраны. Их осматривают, составляют протоколы и всех пришьют мне. Что делать?