Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Команда собралась в течение 40 минут. Сообщение вождя о необходимости переезда в Москву явилось тяжелым ударом для всех членов Политбюро.
Первым не выдержал Свердлов, он тянул руку до тех пор, пока за рукой не потянулся весь корпус, немного согнутый в виде вопросительного знака.
Ну что, Янкель? чеши!
Владимир Ильич! мудрый наш, любимый наш! ваше решение чрезвычайно своевременно-стратегическое, враги революции сразу же падут, склонив головы. Их и хоронить не надо будет, они сами начнут копать ямы друг для друга.
У моей жены пятнадцать норковых шуб, три мешка тухель на каблуках и десять кроватей на складе. Она с эти богатством, что было отобрано у капиталистов-эксплуататоров ни за что не расстанется. Я вообще против переезда, куда бы то ни было, высказался Второй человек в государстве Троцкий, вчерашний Бронштейн.
А моя за переезд, вопреки мнению всех, высказался Джугашвили Сталин. Ми может заказать по два вагон на каждый советский капиталист, главное, чтоб и в Москве била жилплощадь. Мне нужно десять комнат и два гараж.
Вот-вот, смотрите на секретаря ЦК, нашего ЦК. Скромный человек. Надо город на Волге назвать его именем, сказал Ленин и предложил проголосовать за переезд в Москву. Единогласно, добавил Ленин, хотя "за" проголосовали только трое из двенадцати. Другие предложения будут? Если будут, я прикажу экспроприировать то, что вы экспроприировали, тогда у вас все поместится в один портфель. Впрочем, может все решиться иначе. От меня только что ушел посол Мирбах. Немцы собираются оккупировать Петроград в ближайшее время.
Немцы? В Петроград? Ребята, срочно по домам паковать имущество в вагоны. Владимир Ильич, а кто нам закажет эти вагоны?
Бонч Бруевич. Он здесь.
Так точно, здесь, сказал Бонч Брунч.
Бесспорным доказательством того, что его единомышленники по Политбюро разжирели, явился переезд из Петрограда в Москву. Сам переезд давался каждому, кроме Ленина, не легким и далеко не желанным мероприятием, и все борцы за счастье человечества воспротивились бы единым фронтом, если-бы не страх, что вдруг придут немцы и все отберут.
А страх - великое дело. Каждый из нас знает, что такое страх. Советские люди должны помнить, что такое страх. Страх это, когда ты ночью проснешься, а потом до утра не можешь заснуть, потому что ждешь звонка в дверь. В спальне при выключенном свете так темно и так тихо, даже муха не пролетит и вдруг может раздаться звонок в дверь. Этот звонок означает мелкую дрожь в коленях и полное отсутствие воли.
Так вот страх, что все отберут, обуявший слуг народа, заставил их безропотно подчиниться воле Бонч-Бруевича собирать свои вещи, паковать их и заказывать вагон для отправки в Москву.
Бронштейну понадобились два вагона, чтобы все погрузить. Кацнельсон, простите, уже Свердлов, был
Мало того, среди гопников, совершенно безграмотных, вдруг оказались профессора и доктора наук, которые, национализировав дипломы и одежду убитых, ходили по городу с высоко поднятой головой и даже стали отпускать бородки.
Старичок Калинин, совершенно пустой и безвольный, готов был признать полномочия новой элиты Петрограда, но элита по своей малограмотности допустила одну стратегическую ошибку. Часть "выдающихся" ученых дерзнула поехать за рубеж на какой-то форум ученых не то в Берлин, не то в Париж и тут-то была выведена на чистую воду: оказалось, что профессора двух слов связать не могут, читают по слогам, а свою фамилию подписывают, ставя крестик.
Пришлось Апфельбауму, после того как он покраснел от стыда, хотя стыда у него не должно было быть ( Ленин запретил стыд) вычищать эту ученую когорту, а это, надо говорить правду, было нелегко. Трудно сказать, кто из них был главным, можно только сказать, что Апфельбаум, простите, Зиновьев, относился к старичку Калинину, как к ребенку или как выжившему из ума старику и делал то, что хотел. Сам Апфель планировал лично для себя и своей уже седьмой подруги, занять дворец князя Меншикова, но получилось ли это у него, как у настоящего коммуниста, трудно сказать. Все дело в том... Каменев с него глаз не спускал.
Скромный Лев Каменев (Розенфельд Лев Борисович (Лейба Борухович) (1883-1936) собрал вещей всего лишь на полвагона. Большую часть занял двухстворчатый шкаф и пять железных кроватей, выкрашенных в красный цвет.
– Шкап - это мое имущество, - сказала супруга Льва Клара Абрамовна.
– Я без шкапа никуда, хоть режь. Вот гляди-ка, тут двойное дно. Знаешь, сколько тут золотых рублей? Два мешка. Если тебя даже повесят, мне и моим сестрам, моей приемной матери Софье Зеликовне, что приходится тебе тещей, на две жизни хватит. Понял или не понял?
– Я с тобой согласен, Кларочка моя дорогая, а куда девать сервиз, кровати и прочее буржуазное барахло? Он из Зимнего дворца, говорят, принадлежал Екатерине Великой. Нельзя его тут оставлять.
– А кто горовит, чтоб оставлять? Сервозный сервиз упакуй в чумайдан и на горб. Окромя того, у нас три служанки, бывшие графини. Я что им так жизнь сохранила? Пущай тащат, белоручки.
– Графини? как это? Кларочка, Ленин если узнает, он меня действительно повесит. Ты этого хочешь?
– Не переживай, они, княгини - ниже травы, тише воды, я им жизнь спасла, их бы вырезали в Варфоломеевскую ночь. Они мне благодарны по гроб жизни. Они мне пятки чешут, в уши заглядывают и... даже попу подтирают.