Вариант «Зомби»
Шрифт:
Никто не возразил против такого варианта. Лишь Косой, подумав, вспомнил про Лишнева.
– Слышь, Леха! – сказал он. – Амбал-то идти не сможет! Может, он на провода и сиганет?
– Смогу! – тут же отозвался Лишнев. – Нести меня никого не прошу! Сам выходить буду.
– Всем – равные шансы, – подтвердил Леха-Гестапо. – Не сможет прыгнуть за колючку – останется на ней.
– А Зинка? – вдруг спросил Дима Клоков. – Мы ж не знаем точно, жива она или нет.
Леха-Гестапо посмотрел на рыжеволосого парня с ненавистью.
– Она замолчала часа два назад! – отрезал Крым. – Раньше орала, потом заткнулась.
– Если
Клоков замолчал, покраснел.
– Ну что, еще вопросы будут? – оглядев пленников, спросил Леха-Гестапо. – Нет? Тогда начнем. Косой, давай, готовь инструмент!
У Димы пересохло в горле. Когда в ладони зэка появились щепочки – ровные, как на подбор, он не смог сделать шаг вперед и вытащить одну из них. Одну… Какая-то палочка была обломана снизу. И тот, кто вытащит ее, прыгнет на колючку под током. Каковы твои шансы, Димон? По теории, вероятность вытащить короткую палку не так уж и велика, да? Но что она значит, теория, когда щепочки перед тобой, и надо сделать шаг. Достать. Короткую? Нет!
Первым тащил Лишнев.
– Длинная! – сказал он и откинулся назад, оперся затылком о стену барака.
– И моя длинная! – радостно засмеялся Пинцет.
Дима закрыл глаза. С каждой длинной щепкой его шансы на жизнь уменьшались… Леха-Гестапо, Шныра, Доценко. Нет попадания! Может, хотя бы Фокин?! Ну, священник! Тебе, все одно, в рай! Нет! Не он!
– Длинная! – шумно выдохнул Крым.
Дима огляделся по сторонам. В руках Косого оставалось всего три палочки. Последняя – зэку. А кто же не тянул? Дима Клоков да Сашка Гарин.
– Ну, целки, кто следующую тянет? – хрипло засмеялся Косой.
– Я! – рыжеволосый парень шагнул вперед.
«Господи, помоги мне!». Он вытащил жребий.
– Длинная!
Дима шагнул к стене, осел на пол – ноги не держали парня. Однако Клоков радостно улыбался. Кто угодно, только не он. Точнее, не кто угодно, а Сашка Гарин. Или Косой.
– Ну? – спросил зэк. – Сам потянешь или мне брать?
– Сам! – выдохнул Гарин, судорожно проглотил слюну.
Потянул щепочку. Одну из двух.
– Короткая! – мрачно заявил Леха-Гестапо, взглянув на мокрую от пота ладонь тракториста. – Ты вытащил не тот билет, парень! Но, как говорится, уговор дороже жизни!
– Нет-нет! – прошептал Сашка, отступая назад. – Нет, ребята! Вы что? У меня же мама… Я один.
– У нас у всех мама! – похлопал его по плечу Шныра.
– Я не могу, – всхлипнул Гарин. – Ребята…
– Какие мы тебе «ребята»?! – злобно ругнулся Леха-Гестапо и вытащил нож. – Ты еще мальчиками назови! Мальчики – в песочнице!
– Леш… Леша… Я не могу. Мама у меня! Кто ж ее кормить будет? Один я! Нет больше никого. Ни братьев, ни сестер, ни родственников. Леш…
– Ты на слезу не дави! – нож Мезенцева сверкнул у глаз обреченного. – Все знали, на что подписывались. Давай, готовься! Пять минут у тебя есть. Больше не дам, извини. Можешь помолиться. Или вон, попроси отпущения грехов у священника. Авось, в рай попадешь.
– Мужики! – Сашка зарыдал и упал на колени. – Прошу вас… Пожалуйста…
Клоков закрыл глаза. Он вспомнил, как в ладони Косого оставалось три палочки. А что, если бы Дима промедлил? Клоков взглянул на ухмылявшегося зэка. И вдруг понял! «Готовь
– Косой, – тихо попросил Клоков. – А ну-ка, покажи свою палочку…
– Зачем тебе? – перестал улыбаться зэк. – Нету! Выбросил я! Как только Гарин вытянул жребий.
– Слышь, ты, рыжий! – Лехино перо метнулось к горлу Дмитрия. – Ты зубы нам тут не заговаривай! Сам на проволоку хочешь? Вместо Гарина? Да?!
«Нет!» – хотел ответить Клоков, но губы его не послушались. И тогда он покачал головой.
– Вот и стой молча! Не отсвечивай! – Леха повернулся к Сашке. – Ну что, ты перессался? Готов прыгать? Или тебя подколоть надо, а потом бросить на колючку?
Парнишка съежился, всхлипнул.
– Короче, так! – подвел итог Леха-Гестапо. – Всем – пять минут! Отлить, приготовиться. Потом Сашок прыгает на провода с током. Мы ломимся через колючку. В сопки.
Лишнев встал, опираясь на стену. Шагнул вперед, проверяя, может ли держать равновесие.
– Вроде ничего, порядок, – пробормотал он себе под нос.
Дима застыл у стены. Люди бесцельно двигались по бараку, натыкались друг на друга. Кто-то обматывал ладони тряпками, чтоб легче было прыгать «на ту сторону». Кто-то присел у стены – от страха мучила медвежья болезнь. Доценко привязывал нож к запястью куском материи.
И ни один человек не обращал внимания на Александра Гарина. Словно бы того уже не было в живых. Потом к нему подошел Святослав Фокин, тихо заговорил с обреченным на смерть. А парнишка стоял у стены, тупо глядя перед собой, не реагируя ни на что…
– Ну, пора! – выглянув наружу, заявил Леха-Гестапо. Мезенцев прищурился, оглядел столпившихся около выхода из барака товарищей по несчастью. – Эх, нам бы полчасика! Или, еще лучше, часик. Чтоб совсем стемнело. Чует моя душа, оставим друганов на колючке…
Дима Клоков, стоявший чуть ли не позади всех, втянул воздух полной грудью. Умирать совсем не хотелось.
– Готов, Сашок? – Леха-Гестапо положил огромную ладонь на плечо щуплого тракториста из-под Казани.
Гарин по-прежнему стоял молча, тупо глядя перед собой. Дима вдруг вспомнил, как мать рассказывала об экскурсии на мясокомбинат. Ей тогда стало дурно, причем не только от тошнотворного запаха. Больше всего Варваре Петровне запомнились две вещи. Наглость крыс – крупные твари прыгали прямо на куски туш, двигавшиеся в воздухе над конвейером, в цехе переработки. Крысы вцеплялись зубами в мясо, висели, игнорируя присутствие людей. И еще Варваре Петровне запомнилась молчаливая покорность коров. Те стояли, глядя себе под ноги. Каждую из них от смерти отделяла лишь пара-тройка впереди стоящих несчастных особей, которые волей случая оказались ближе к ножу мясника. Взмах лезвия, судорожный хрип. И очередь послушно сдвигалась…