Варнак

Притуляк Алексей

А вон те, постарше, что сидят ближе к столам — это, похоже, «гвардия». Эти — да, волчата. Они, видать, попробовали уже человеческой кровушки, поняли, что жизнь человеческая ни хрена не стоит. Усвоили, что шестиграммовый плевок свинца способен решить многое. С этими дипломатия не прокатит, этих нужно бить в лоб, чтобы выбить из головы дурь. И не факт, что выбьешь.

— В общем, братья, — продолжал между тем Хан, — мы должны вынести наше суровое, но справедливое решение по закону военного времени.

Прокурор, говори.

Поднялся сидящий по правую руку, рядом с Меченым, пацан лет шестнадцати.

— А чего тут говорить, — произнёс он, кривя рот, обводя пустым взглядом зал, небрежно задержав его на Пастыре. — И так всё ясно. Виновен по всем статьям. Приговариваю к смерти.

— Ты кто, Куцый? — недовольно проскрипел Хан.

— В смысле? — не понял тот, поглядел на вождя, вмиг утратив свою развязную спесь.

В повисшей в зале абсолютной тишине Хан взял графин, стоящий в центре стола, неспешно набулькал стакан воды. Выпил.

— Я спрашиваю, кто ты здесь такой? — пояснил, вытирая рукавом губы.

— Это… Прокурор, — ответил Куцый.

— Ну и с какого бодуна ты приговор выносишь?

— Ты ж сам сказал: к смерти, — опешил прокурор.

— Я сказал?! — вспылил Хан. — Ты первый раз на суде?! Прокурор не выносит решения, это понятно?! Прокурор — просит. Просит для обвиняемого такого-то наказания, балбес!

— А… Ну, это… — поник Куцый. — Прошу для подсудимого смертной казни.

— Садись, — бросил ему царёк.

«Прокурор» сел. Слышно было, как скрипнул под ним стул. По залу пролетел шепоток и тут же стих, едва Хан поднял от стола взгляд.

— Ну что, сказать, братья, — произнёс он. — Требование прокурора законно и обосновано. Но мы не можем вот так просто взять и осудить человека из ненавистного нам прошлого. Всякое преступление должно быть наказано, но наказание бывает разным. Быть может, у мужика есть смягчающие обстоятельства…

— Нет у меня ничего, — не выдержал и вмешался Пастырь. — Всё забрали, когда шмонали. Так что, никаких обстоятельств нет.

Кто-то среди мальцов прыснул, кто-то не выдержал и загоготал.

Хан расстрелял пацанов длинной очередью взгляда, повернулся к Пастырю.

— Мы уже поняли, что ты весёлый мужик, — сказал он с лязгом стали в голосе. — Но на суде тебе разговаривать запрещено. Тебе дадут последнее слово, потом. Тогда и скажешь про обстоятельства. Понял?

— Ты меня на понял не бери, — небрежно бросил Пастырь. — Понял?

— Короче, — процедил Хан. — Выслушаем сторону защиты. Давай, Гнус.

Сидящий слева белобрысый шкет лет четырнадцати неуверенно поднялся, старательно не глядя на «подсудимого».

— Чего? — спросил он тихо.

— Что — чего? — вздохнул Хан.

— Чего говорить-то? — ещё тише произнёс Гнус.

— Тебе видней, — усмехнулся

вожак. — Что ты можешь сказать в защиту подсудимого, то и говори. Может, ты какие-нибудь смягчающие его вину обстоятельства знаешь.

— Не знаю, — испуганно ответил пацан.

— То есть, нет, что ли, никаких? — поторопил Хан.

— Нет, наверно, — пожал плечами пацан.

— Не хочешь ли ты сказать, что согласен с требованием прокурора приговорить подсудимого к смерти?

— А? — Гнус непонимающе уставился на Хана. — Нет.

— Нет? — оторопел вожак. — Чего «нет», Гнус?

— Ну, это… типа… правильно.

Пастырь засмеялся. Смотреть на это представление было смешно и жалко. Вслед за Пастыревым, прокатился смешок и по залу. Некоторые откровенно ржали. Даже Меченый покривился уголком губ. «Адвокат» покраснел — аж, кажется, до кончиков волос.

Под тяжёлым взглядом хана смех захлебнулся, быстро стих.

— Короче, Гнус, — произнёс вожак. — Я так понял, что тебе нечего сказать в защиту подсудимого?

— Нечего, — с облегчением замотал головой «адвокат» и поспешно уселся на своё место.

— Ну что ж, — качнул головой Хан, — перейдём к судейскому голосованию. Меченый?..

— Согласен с приговором, — кивнул тот.

— Папироса? — обратился Хан к сидящему рядом с Гнусом.

— А я чего, — встрепенулся рыжий пятнадцатилеток. — Я — как все.

— Понятно, — усмехнулся Хан. — Согласен, короче. Два голоса уже есть, так что мой голос ничего не решает. Но сказать я обязан, братья… Смерть диверсанту!

Наверное, зал должен был, по сценарию, дружно гаркнуть «Смерть!» Но хор мальчишеских голосов вышел каким-то нестройным, неуверенным и худосочным.

Тем не менее, Хан удовлетворённо кивнул и победно посмотрел на Пастыря, словно говорил: «Ну что, мясо, убедился?»

Ведро поднялся, подтянул автомат.

Что, прям здесь стрелять будут что ли? — подумал Пастырь.

Но конвоиры вцепились ему в руки, каждый со своей стороны. Ведро обошёл Пастыря, направился к служебному выходу.

— О дате приведения приговора в исполнение вас известят, подсудимый, — напутствовал Хан, с чего-то перейдя на «вы».

— А последнее слово? — поднял брови Пастырь.

— Это перед смертью, — усмехнулся Хан.

17. Сокамерник

Непонятно, чем было раньше то помещение, куда Пастыря привели после того как долго петляли по узким переходам служебных помещений и спустились в подвал. Небольшой коридор с одной простой, деревянной, дверью в конце и несколькими — металлическими — по сторонам. Ведро открыл одну из них, снял с Пастыря наручники, посветил фонарём внутрь, кивнул.