Варни-вампир

Прест Томас

— Это будет трудно сделать, Генри. Ведь наши владения граничат друг с другом.

— Ну и что? Мистер Варни поймет, что мы не хотим заводить с ним знакомства, и, будучи джентльменом, а я в этом нисколько не сомневаюсь, он откажется от дальнейших попыток общения.

— Пусть будет по-твоему, брат. Лично мне сейчас действительно не до знакомств — и особенно при нынешних обстоятельствах. Но, Генри, прошу тебя, разреши мне участвовать в дежурствах у постели Флоры. Я отдохнул и чувствую себя готовым для ночного бдения.

— Я бы не советовал тебе этого, Джордж. Ты же знаешь,

что твое здоровье далеко не в лучшем состоянии.

— И все же позволь. Иначе беспокойство навредит мне больше, чем бессонная ночь в комнате нашей сестры.

Этот аргумент показался Генри убедительным, и он не стал противиться желанию Джорджа участвовать в ночном дежурстве.

— В этом есть и преимущество, — добавил Джордж. — Если нас будет трое, то в случае необходимости двое могут предпринять активные действия, и Флора при этом не останется одна.

— Да, ты прав. Это большое преимущество.

К тому времени по небосводу начал растекаться мягкий серебристый свет. Взошла луна. После ночной грозы воздух был по-прежнему чист и свеж, поэтому сияние луны казалось ярче и прекраснее, чем обычно. Сумерки сгущались, но приобретали нереальные молочные оттенки.

Заметив восход ночного светила, оба брата поспешили в комнату Флоры. В коридоре их уже поджидал мистер Маршдел. Хотя Генри и Джордж не имели ничего против компании отважного джентльмена, они начали уговаривать — вернее, настойчиво убеждать его — не нарушать своего покоя, сидя с ними у ложа сестры. Но тот резонно ответил:

— Позвольте мне остаться. Я старше вас и могу оценить ситуацию спокойнее, чем вы. Если вчерашний гость объявится снова, он больше от меня не убежит.

— И как же вы его поймаете?

— С именем Бога на устах я вступлю с ним в схватку, — торжественно объявил мистер Маршдел.

— Вы уже пытались сделать это прошлой ночью.

— Да, пытался. И я забыл показать вам, что осталось в моих руках. Смотрите. Что вы скажите об этом?

Он показал им обрывок рукава со старомодными кружевами и двумя золочеными пуговицами. При более тщательном осмотре юноши сошлись во мнении, что это часть какого-то обветшалого камзола. Внезапно Генри занервничал и задал мистеру Маршделу вопрос:

— А этот кусок не напоминает вам одежду прошлого века?

— Он остался в моих руках только потому, что буквально истлел и уже не мог выдерживать натяжения.

— Кроме того, от него исходит странный запах.

— Я тоже заметил его, — сказал мистер Маршдел. — Должен признаться, что этот запах навевает мне мысли о тлене могилы.

— И мне, — согласился Джордж. — А что если наш ночной визитер имеет к могиле и тлену прямое отношение?

— Будем надеяться, что нет. Лично я не хочу допускать в свой ум никаких доказательств того, что мы пока можем отрицать — пусть даже и с трудом.

Мистер Маршдел засунул обрывок камзола в карман, и трое мужчин, стараясь не шуметь, вошли в комнату Флоры.

До полуночи оставалось несколько минут. Луна поднималась по дуге небес, лаская землю призрачным сиянием. За окнами была такая красота, какую редко можно увидеть, даже прожив большую и долгую жизнь.

Флора спала, поэтому оба брата и мистер

Маршдел, сидевшие у ее ложа, хранили молчание. Сон девушки становился все более беспокойным, и мужчины боялись нарушить его каким-либо громким звуком. Время от времени они перешептывались между собой. Комната хотя и была меньше прежней спальной, но позволяла им сидеть на некотором расстоянии от постели Флоры.

Поначалу они вообще молчали, но когда часы пробили полночь, и эхо последнего удара угасло в тишине, трех стражей охватила безотчетная тревога. Чтобы избавиться от нее, мужчины завели беседу.

— Как сияет луна, — тихо вымолвил Генри.

— Я никогда не видел ее такой яркой, — ответил Маршдел. — У меня растет убеждение, что сегодня ночью нас никто не потревожит.

— Вчера он явился позже, — заметил Генри.

— Да, пока рано поздравлять друг друга со спокойным дежурством.

— Весь дом затих, — добавил Джордж. — Я и не думал, что тишина может быть такой интенсивной.

— Действительно тихо.

— Тсс! Она пошевелилась.

Застонав во сне, Флора сделала легкое движение. Занавес, опущенный вокруг кровати, защищал ее глаза от лунного света, который вливался в комнату. В принципе, можно было бы закрыть ставни, но мужчины не стали делать этого, поскольку в темноте их наблюдение оказалось бы бесполезным, и они не увидели бы того, кто попытался бы проникнуть в комнату.

Прошло не меньше четверти часа, прежде чем мистер Маршдел прошептал:

— Мне сейчас пришло в голову, что этот кусок ткани, оторванный мной прошлой ночью от одежды вора, удивительным образом напоминает по цвету и стилю камзол того мужчины, который изображен на портрете в комнате, где прежде спала Флора.

— Я подумал об этом, как только увидел обрывок, — ответил Генри. — Но, честно говоря, побоялся признать в нем еще одно доказательство в пользу гипотезы о вампире.

— Тогда мне не стоило показывать вам эту ткань, — сказал мистер Маршдел. — Я сожалею о своем поступке.

— Не вините себя за усердие, — отозвался Генри. — Вы действовали правильно. Это просто я до глупости впечатлительный юноша. Однако раз уж вы заметили такое сходство, то я должен признаться вам в настойчивом желании проверить эти наши наблюдения и сравнить лоскут с портретом.

— А что может быть проще?

— Вы можете идти, но я останусь здесь, — сказал им Джордж. — На случай, если Флора проснется. Нас будет разделять лишь коридор.

Генри тут же поднялся с кресла.

— Тогда вперед, мистер Маршдел. Давайте рассеем наши сомнения. Джордж правильно сказал, нас будет разделять лишь коридор, и в случае тревоги мы всегда успеем вернуться обратно.

— Я готов, — ответил мистер Маршдел.

Свечи были не нужны, так как в безоблачном небе сияла луна, а особняк имел много окон. Обе спальные находились в разных концах коридора довольно широкого и длинного — но звук тревоги без помех дошел бы из одной комнаты в другую. Генри и мистеру Маршделу потребовалось пара минут, чтобы добраться до античной спальной, где висел портрет. При свете полной луны мужчина, изображенный на картине, казался потрясающе живым и устрашающим.