Варвар: Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови
Шрифт:
Дожидаясь, пока Миусса приведут, Радомир с притворно скучающим видом посматривал по сторонам. До чего же просто все получились! А всего-то – богатый плащ надел да начальственное лицо сделал. Ни документов не спрашивают, ничего… Что если попробовать и к Хильде так пройти? Но это же во дворец надо, а там подобный номер едва ли пройдет – здешние вельможи все друг друга знают…
– Вильфрид, ты почему здесь? – вдруг раздался рядом надменный голос.
– Это я вызвал! – Радомир обернулся, быстро состроив недовольную физиономию.
– Понял, господин!
Подошедший в это время молодой германец низко поклонился, потом
Нечего говорить, что и гот немедленно его узнал. И выхватил меч.
– Сюда! Все сюда! Хватайте лазутчика!
– Но, господин… – Десятник пришел в изумление.
– Разуй глаза, Вильфрид, на нем же плащ сотника Арбольда! Не узнал?
– И правда! – сообразил десятник. – Арбольда!
– Он еще и вор! Что же ты стоишь, Вильфрид?
Итак, двое с мечами, еще трое бегут на подмогу. А он, Радомир, один и без оружия. Что же остается? Играть ретираду, как говорили в более поздние, но не менее романтические времена.
– Лови! – Бросив плащ прямо на выставленные мечи, молодой человек со всех ног рванулся к воротам.
Почему Эрмольд вдруг назвал его лазутчиком? А черт знает! Может, хотел напакостить, не рассказывая никому истинную историю их взаимоотношений. Ну, Эрмольд, сволочь готская! Не по его ли навету заключен в узилище Миусс? Он ведь подлецу тогда ладонь прострелил.
На бегу Родион оглянулся – брошенный плащ задержал врагов ненадолго, и они настигали. Куда дальше? Носиться наперегонки возле самых ворот опасно, здесь слишком много стражи. А погоня все ближе – стражники размахивают мечами, потрясают копьями, орут: держите его, держите! Вот уже дозорные у ворот заинтересовались, обернулись. Господи, что же делать-то?
Понимая, что надо остановиться, Родион тем не менее не хотел попасть в руки преследователей. Была бы толпа, чтобы в ней затеряться… Где ее взять?
Осененный новой мыслью, Родион, не замедляя хода, рванул прямо на воротную стражу; выпучил глаза, заорал вовсе горло:
– Пожар! Пожар! Горим, братцы!
– Что такое? Где пожар? – Опустив копья, стражники встревожились, начали озираться.
Шедшие по своим делам слуги собрались у ворот, подъехали ближе какие-то всадники.
– Что, что такое?
– Говорят – пожар!
– Пожар? А где горит-то?
– Где-то у дворца…
– А не дворец ли?
– Дворец и горит – он же деревянный!
– Скорее бежим, скорее!
Напрасно подоспевший Эрмольд вертел головой и кричал про лазутчика, напрасно пытался отыскать беглеца среди поднявшейся суматохи – никто его даже не слышал.
– Бежим ко дворцу, воины! – гомонили со всех сторон.
– Ведра, ведра тащите! Бадьи!
– Воды давайте!
– Добро выносить!
Все кругом суетились, бегали, кричали. Но расслабляться было рано: Эрмольд, не слушая криков о пожаре, продолжал выискивать в толпе Радомира. Хитрая сволочь, предусмотрительная и мстительная, его так просто не одурачишь. Что же теперь делать – бежать вместе со всеми к дворцу? А когда станет ясно, что никакого пожара нет?
– Эй, парень! – Какой-то всадник осадил коня прямо перед юношей. – Прыгай сзади, и едем.
Радомир живенько взобрался на круп гнедого конька, покрепче ухватился за сидевшего в седле парня:
– Едем? Куда?
– Куда-нибудь подальше отсюда! – обернувшись, расхохотался всадник.
Глава 19
Зима –
На память Родион не жаловался, стихи или иностранные слова всегда запоминал хорошо. Однако она штука хитрая и живет по своим собственным законам: иной раз всплывет что-то из далекого прошлого, да настолько отчетливо, будто вчера было, а какую-нибудь нужную мелочь никак не вспомнишь, хоть головой о стену бейся. Вот и сейчас Радомир никак не мог сообразить, где видел этого парня с длинными светлыми волосами и смуглым обветренным лицом. Никаких ярких примет, парень как парень – в лагере гуннов таких легионы! Светлые глаза, как почти у всех словен и германцев, по виду лет шестнадцать, одет в короткую шерстяную рубаху, узкие штаны, кожаные башмаки с оплеткой до колен, как носят франки. Бурый выцветший плащ, крашенный дубовой корой, – в общем, ничего особенного.
Вот только сам парень, похоже, неплохо знал Радомира, а следовательно, тоже числился в отряде старого сигамбра.
– А мы ведь выбрались, Рад! – оборачиваясь на скаку, со смехом кричал он. – Выбрались!
– Да вижу, что выбрались. Тебя как звать-то?
– Ого! – Парень, похоже, обиделся. – Ты что же, не помнишь?
– Не помню, – честно признался молодой человек. – У меня на лица вообще память не очень.
– Да что ты говоришь? – изумленный всадник обернулся. – Тебя что, в детстве по голове били?
Ну, конечно, в прежние времена люди, не имея фотоаппаратов и даже простой привычки что-то записывать, взамен получали удивительно, по нашим меркам, развитые наблюдательность и память, как слуховую, так и зрительную. Человека, один раз увиденного издалека, могли описать во всех деталях и запоминали навсегда. Родион замечал это за Истром, Тужиром, Хильдой, не говоря уж о таких зубрах, как Хлотарь, но сам, хоть среди ровесников-туристов считался парнем внимательным, здешним знакомым постоянно проигрывал. По части владения оружием-то он неплохо подтянулся, да и физически был крупнее и в драке мог рассчитывать на успех, но вот по части памяти уступал – не хватало выработанной с детства привычки.
И здесь то же самое: всадник Родиона сразу узнал, а Родион его – нет.
– Меня зовут Витланк сын Даговульфа.
– Ты франк?
– Да. Римляне еще называют нас салиями, но мы не из тех косматых дикарей, которые считают, что вся судьба и удача заключены в волосах и потому не стригутся, пока сами не облысеют!
Родион усмехнулся: ну да, не дикари, вполне цивилизованные культурные люди. По всему видать…
– Ты чего смеешься-то? – снова обернулся Витланк. – На самом деле смеяться должен не ты, а я и мой напарник Гилдуин.
– А-а-а! – Молодой человек наконец догадался. – Так это вам досталось следить за мной и Истром.
– Точно так! – с торжество подтвердил довольный Витланк.
– Бабка за дедкой, внучка за бабкой…
– Какая еще бабка?
– Это у нас пословица такая. Не бери в голову, скажи-ка лучше, откуда у тебя лошадь? Увел?
– Увел! – без малейшего раскаяния ухмыльнулся юный франк. – Совершил кражу. Увы мне, увы!
– Там, во дворе? Ничего, у тебя же не было корыстной цели. Скажем, что мы бежали от пожара, и это была не кража, а… необходимая самооборона. Мы же лошадь вернем? Или ты собираешься ее продать?