Варвара Асенкова
Шрифт:
Оканчивался первый год ее служения театру Жизнь улыбалась ей. Новая квартира на Невском, у Аничкова моста, становилась местом, где охотно собирались молодые люди — студенты, офицеры, актеры, писатели, журналисты. В этом же доме жили Каратыгины, Григорьев, Ф Кони.
Вот как характеризовал Белинский одну из соседних с Асенковой квартир того же третьего этажа того же дома Лопатина, в которой он поселился несколько позднее: «Моя квартира — чистая, опрятная, красивая, светлая, смотрела на меня так приветливо, как будто бы хотела меня от души с чем-то поздравить. Квартира моя
Эти же достоинства дома оказались драгоценны и для Вареньки; да и веселее живется, когда солнце чуть не целый день смотрит тебе в окно и ярко освещает твою комнату с бюро и креслами красного дерева, с этажерками и ширмами в готическом стиле, отражается от большого зеркала в серебряной раме и множеством разноцветных зайчиков пляшет на полках этажерок, среди милых женских пустяков.
Слава Асенковой, разлетевшись по Петербургу в первый же месяц ее поступления в театр, все возрастала. И это дало Александре Егоровне мысль при возобновлении годичного контракта добиваться у театральной дирекции прибавки к жалованью. Она, как обычно, собственной рукой написала за дочь соответствующее прошение, в котором, вместе с заключением на этот раз не годичного, а трехлетнего контракта, просила и о прибавке к жалованью, «которое я большей частью издерживаю на гардероб».
Последствия этого прошения оказались совершенно неожиданными. Контракт с Асенковой дирекция заключила, но в увеличении жалованья решительно отказала. В семье долго гадали о причинах отказа! тем более что молодым актерам обычно жалованье прибавляли, если они делали успехи и получали столь лестные отзывы в печати, какие получала Варвара Асенкова.
О подлинных причинах семья ничего не знала. Они, эти причины, были в завуалированной форме отражены в секретной переписке, которую вело в те дни по этому поводу театральное начальство.
«11 Генваря 1836 г.
Милостивый государь Александр Дмитриевич!
По поданной от актрисы Асенковой м. просьбе (которую при сем прилагаю) Его Превосходительство приказал объявить ей, что ей никакой прибавки сделано быть не может, ибо по собственному отзыву Государя Императора она никаких успехов не сделала.
С совершенным почтением честь имею быть
Р. Зотов
Письмо об Асенковой уничтожь. Директор приказал сослаться на министра, который велел ее оставить на прежнем положении».
Несколько разъяснений:
Александр Дмитриевич — Киреев, управляющий конторой санкт-петербургских театров.
Его превосходительство — директор императорских санкт-петербургских театров Гедеонов.
Р Зотов — заведующий репертуаром петербургской русской драматической труппы.
«Асенкова м.» — Асенкова-меньшая, как в то
«13 Генваря 1836 г.
Г Инспектору Российской труппы.
Его Превосходительство г Директор приказал объявить ей, что ей никакой прибавки сделано быть не может, ибо господин Министр Императорского Двора заметил, что госпожа Асенкова во все это время никаких успехов не сделала»-.
Приказание директора выполнено в точности.
Актрисе указано на отсутствие у нее успехов.
Вопреки фактам.
Вопреки мнению критики.
Вопреки восторгам тысяч зрителей, которые стремились в Александринский театр именно на Асенкову.
Вопреки здравому смыслу и справедливости.
Просто государь император недоволен. Он даже пожелал скрыть, что решение это исходит от него.
Это похоже на месть из-за угла. Месть — за что? Прямого ответа на этот вопрос не существует Тут можно только догадываться. Догадываться о том, что Асенкова отнеслась к «благосклонности» царя не так, как большинство театральных воспитанниц и молодых актрис. И была за это наказана. Бриллиантовые сережки, небось, получила? Долг платежом красен!
— Вы слышали? — шушукались за кулисами. — Асенковой не прибавили жалованья. Я всегда говорила, что это — дутая фигура.
Асенкова подписала контракт на три года, давая согласие служить «на общем положении».
Гедеонов утвердил этот контракт 20 января.
1836, или прелестный цветок нашей сцены
Новый год Варенька встречала весело — в кругу милых друзей. В восемнадцать лет жизнь часто кажется беззаботной, легкой, безоблачной.
Иногда удавалось урвать время от репетиций и разучивания новых ролей, чтобы покататься в санях по Невскому или набережной. Навстречу неслись возки, кареты, поставленные на полозья, извозчики городские — в армяках, приехавшие на заработки деревенские — в белых нагольных тулупах. На узком цепном Аничковом мосту движение замедлялось, здесь скапливались лошади и повозки, а по бокам, между четырьмя башнями, стояли продавцы мелкого пестрого товара да толпились покупатели, которые заглядывали на лотки или любовались нарядными экипажами. В будках по краям моста немели от неподвижности доблестные стражи, что-то ревностно охранявшие.
Хотелось заглянуть в английский магазин, где ни один предмет не продавался дешевле пяти рублей ассигнациями — какой-нибудь пустяк стоил здесь дороже, чем мешок муки в южных губерниях. Здесь можно было купить все: от писчих перьев до драгоценных камней. А у Ксавье появились новые шляпки! Какая прелесть!
Столицу взбудоражила новость, открылась первая железная дорога! Она связала Петербург с Царским Селом, а вскоре и с Павловском. Экипажи тащит за собой паровая машина. Цена проезда в экипаже первого класса — 5 рублей. «Цепи экипажей» отходят от Петербурга в 12 часов и в 1 час дня…