Варвары Крыма
Шрифт:
– Чего встал?
– Куда мы идем? – спросил я.
– Шагай, гниль! – Евсей горячо задышал мне в ухо.
– Просто иди за мной, Альбинос, – устало произнес старшина.
– Куда вы меня ведете? – повторил я.
Евсей шумно выдохнул, Гордей сказал: «Нет, стой!» – и кулак рябого обрушился на мой затылок. Я свалился под стеной, сильно ударившись лицом. Шею и позвоночник прострелила боль, в груди будто что-то лопнуло. Сцепив зубы, тяжело дыша, я перевернулся на бок и как в тумане увидел три пары ног перед собой. Одна приплясывала.
– Евсей, тупая
Удар остроносым сапогом под ребра вышиб из меня воздух, и тогда старшина толкнул рябого в грудь, отбросив к стене.
– Владий, помоги ему встать. Евсей, а ты слушай!
– Не прикасайся ко мне, старшина!!
– Евсей, мутант тебя побери! Я сказал: слушать! Молчать! Радой клянусь, еще раз его тронешь – на всю ночь в нужники отправлю! Я не шучу, понял?!
– Не посмеешь, Гордей, – прозвучало в ответ. Ясно было, что рябой ничуть не раскаивается: голос его переполняло шальное злобное веселье. Я все не мог понять – кто же он такой, этот Евсей, почему так уверенно себя ведет?
Владий помог мне подняться. Зрение прояснилось, хотя подбородок ныл, будто по нему съездили дубинкой. Языком я потрогал один из нижних зубов – он шатался.
– Идем, – сказал Гордей.
Я привалился плечом к стене, плюнул кровью им под ноги и спросил:
– Куда вы меня ведете?
– Старшина, ты слышишь?! – тут же взвился Евсей, замахиваясь, но Гордей отпихнул рябого от меня.
– К коменданту, Альбинос! К Якубу, коменданту Редута, главе Дома Гантаров. Этот ход ведет в его башню. Он ждет. Идем, или тебя отволокут туда.
Странное дело – старшина, кажется, сочувствовал мне, во всяком случае, в голосе его не было злости. А ведь назвал меня этот рябой «проклятием Инкермана». Интересно, что я натворил, чем так настроил против себя гетманов?
Ноги немного дрожали, челюсть ныла. Когда я отвалился от стены и медленно зашагал по коридору, Гордей, обогнав меня, снова возглавил нашу небольшую процессию.
– И что хочет от меня комендант Якуб? – спросил я.
– Ты поговори! – донеслось сзади. – Зубы целы еще?
– Пасть закрой, Евсей! – рявкнул старшина.
Коридор закончился дверью, перед которой стояли двое охранников.
– К Якубу, – сказал Гордей, и один из них толкнул дверь, за которой открылась ведущая вверх лестница.
– Он ждет.
Лестница закончилась еще одной дверью, из-под которой лился яркий свет.
– Не шевелись, Альбинос, – негромко сказал старшина.
Владий встал возле двери, повесив берданку на плечо, рябой остался у меня за спиной. Гордей оглядел меня, пробормотал: «Евсей, урод!» – достал грязный платок, обтер мое лицо и шею от крови. Постучал, из комнаты донеслось что-то неразборчивое. Старшина ступил на порог и доложил:
– Пленного привели.
– А! Так-так, давайте его сюда.
– Нам тоже?
– Нет, снаружи стойте. И дверь затворите!
Гордей кивнул подчиненным.
– Слышали? Здесь дежурить. А ты входи. – Он открыл дверь шире.
Владий остался невозмутим, Гордей смотрел с легким, едва уловимым сочувствием. Я оглянулся – Евсей насмешливо
Гордей от неожиданности крякнул, Владий схватился за берданку. Евсей заорал, падая по ступеням. Что-то хрустнуло, он завизжал.
Прыгнув обратно, я проскользнул мимо замешкавшихся гетманов и нырнул в дверь.
Сквозь потолок доносилось гудение ветряка. По всей комнате ярко горели лампы, и свет их ослепил меня. Дверь захлопнулась. Сделав несколько шагов, я остановился посреди кабинета, прикрыв глаза.
– Так-так-так… Что там за шум был, перед тем как вы вошли? – глава Дома Гантаров говорил быстро, слова почти сливались. – И что это с вашим лицом?
Низкорослый лысоватый толстяк в богатых одеждах разглядывал меня, покачиваясь с носков на пятки и обратно, заложив пухлые пальцы за расшитый золотыми нитями пояс. Из-под длинного халата торчали загнутые носки сафьяновых сапог. За спиной его была открытая тумба с радиостанцией, от которой провода уходили к дыре, прорезанной в потолке.
– Упал с лестницы, – сказал я.
– Упал… надеюсь, не моя охрана в этом виновата? Может, э… Евсей? – уточнил комендант, приподняв бровь. Торопливая манера речи очень соответствовала его внешности. Круглое розовое личико, порывистые движения, сплюснутый нос, глаза-щелочки… кого-то он мне напоминал.
– Так-так-так… Ну что же вы, садитесь, садитесь.
Он махнул на стул перед массивным столом красного дерева. Перстни на толстых пальцах сверкнули в свете ламп – по стенам и полу разбежались яркие пятнышки, будто огненный горох просыпался по кабинету.
Направившись к стулу, я покосился на высокое зеркало, висящее возле шкафа с древними книгами. В отличие от того, из грузовика, это не было мутным. В зеркале прошел человек среднего роста, в грязной одежде, худой, с гривой спутанных серебристых волос.
Я сел, и комендант Редута почти бегом вернулся к своему креслу. Стол был завален бумагами, Якуб сгреб их в кучу, случайно перевернув глиняную чернильницу в виде стоящего на коленях обнаженного человека с воздетыми руками, запрокинутой головой и широко раскрытом в крике ртом, куда и надо было макать перо. Из нее не вылилось ни капли – чернила давно высохли. Толстяк откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.
– Я удивлен, Альбинос. Можно сказать – поражен. Ведь мы были уверены, что управитель Херсон-Града погиб. Когда вы бежали из Инкерманского ущелья, на вас напали… И все же – вы здесь, передо мной, целый и невредимый. Невероятно!
Я молчал, обдумывая услышанное. Значит, я был у гетманов и бежал от них? Зачем? То есть зачем я приезжал сюда и почему после убегал? Сказать в ответ я ничего не мог и потому решил молчать до тех пор, пока будет возможность.
– Но еще больше я удивлен вашей смелости, – продолжал Якуб. – После того, что вы натворили, после всех этих смертей, резни, пожаров, после того как вас стали называть «проклятьем Инкермана» – снова прийти сюда!