Варяг

Александрова Марина

Нюта бережливо отставила кочергу и нагнулась над телом господина. Задержала дыхание, пытаясь услышать дыхание его. Услышала – слабое, едва слышное, усмехнулась радостно и вышла, не забыв замкнуть замок.

Под утро терем воеводы полыхнул с четырех сторон.

Погоды стояли сухие, все дерево посохло и горело яростно. Челядь все ж успела спастись – дворовые псы подняли вой. Но княжеский воевода пропал, как и не был, даже косточек не нашли. Многие после толковали, что сам в помутнении рассудка поджег терем и спасся, многие же говорили, что поджог учинили лихие люди, но виновников так и не нашли. Жалели молодую жену с дочерью, что приезжали на пожарище, да недолго – князь не поскупился для племянницы, выделили ей богатый надел. Даренное же воеводе при жизни определил в наследство его сыну.

До Ирины страшная весть дошла с опозданием. Утром того дня, когда киевляне глазели на страшное пожарище, она отправилась в дальнюю деревеньку за внуком. С трудом нашла избенку, куда сама же определила Владимира на жительство.

– Есть кто-нибудь? – громко крикнула, вылезая из возка.

Тишина, только мухи жужжат над навозными кучами. Прошла в избу. Долго оглядывалась по сторонам, пока в темном углу, на груде соломы не увидела хозяйку – та крепко спала, открыв рот, храпела утробно. Нагнулась над ней и отшатнулась с отвращением – от женщины исходил густой запах хмеля, вонь давно немытого тела. Только сейчас почуяла, как смердит

в хате.

Снова вышла на двор. Отчаяние уже комом подступало к горлу, как увидела – шевельнулись лопухи у забора. И точно – там, в теньке, сидел Владимир. За считанные дни он исхудал так, что каждую косточку было видно, вместо богатого платья на нем были накручены какие-то вонючие тряпки. Недетски серьезными глазами смотрел он на склонившуюся к нему бабку и вдруг протянул к ней ручонки, залопотал что-то...

Словно повинуясь незримой высшей воле, Ирина достала заветный перстень. Надела на привезенный с собой гайтанчик (и крест с младенца пропила, проклятая!), потянулась – надеть на внука. Тот послушно склонился, точно зная, что собирается делать Ирина. Она поспешно надела гайтан, и при виде этой тонкой цыплячьей шейки с выступившими шишечками позвонков у нее вдруг сладко заныло сердце. Нежность, щемящая, почти невыносимая в своей сладкой муке, залила ее душу. Выхватила ребенка из лопухов, притиснула к себе. Он не испугался, сразу же потянулся к ее низко висящим яхонтовым серьгам, стал приговаривать что-то, ласково ворковать.

Ирина уселась в возок, Владимира посадила на колени.

– Гони домой! – приказала возничему.

Возок загрохотал по дороге. Неоглядные дали простирались впереди, по-летнему пригревало солнце. Устремив замутненный слезой взор на внука, Ирина прошептала, задыхаясь:

– Все для тебя! Все!