Варяги. Призвание

Митина Нина

Чуть в стороне от торговых рядов стоял идол богини Макоши. Туда новгородцы приносили свои дары богине, чтобы она даровала удачу в торговле, у нее же просили счастья в браке и обращались с просьбами о дожде в засуху. Служить богине выбирали молодых девушек, которые жили там же неподалеку от капища. Новгородцы почитали Макошь и приносили ей богатые дары.

Рюрик по дороге решил зайти в лавку к знакомому купцу. Купца звали Глебом, он как раз проверял счета, когда к нему вошли викинги. Это был плотный человек средних лет с густой рыжей бородой.

Варяги поздоровались с хозяином.

– И

вы, здравствуйте, – ответил на приветствие Глеб, – не думал, что так быстро обернетесь. Как путь-дорога?

– Вот привезли товар в Новгород, – сказал Рёрик.

– А что за товар?

– Чернобурка, куница, есть и соболь.

– А какую цену хочешь? – маленькие глазки купца заблестели.

– Торг завтра – там и посмотрим, – ответил викинг. – А тебе на что?

– Я собираюсь с товаром к полянам в Киев, а там меха в большой цене. Купцы из самого Царьграда приезжают.

– Раз так, то завтра, может быть, и сговоримся… А сейчас нужно где-нибудь товар до завтра разместить.

– Так у меня здесь и оставляйте. Не волнуйся, замки у меня в амбаре крепкие.

Наутро горожане и приезжие торговцы стали собираться у торговых рядов. Была пятница и по обычаю в этот день никто не работал, можно было лишь торговать.

Сговорившись с Глебом о цене, варяги продали ему свой товар. Рюрик решил задержаться в Новгороде – и купец предложил погостить у него в доме на левом берегу Волхова, где жили все богатые новгородцы и люд попроще.

Световик получил свою долю за подаренные отцом меха, и потому денег у него было достаточно, но он решил повременить с покупками и просто смотрел на искусные украшения из бронзы, серебра и золота, заморского янтаря, камня похожего на солнце; глядя на все эти богатства, Световик вспоминал Владу – как хороша была бы она в этих монистах, браслетах, кольцах. Сам он подолгу рассматривал мечи и кинжалы в лавках оружейников, любовался орнаментом на рукоятках и шлемах. По правде меч, подаренный отцом, был ничем не хуже, а может даже лучше, тех, что он видел. Мальчишка почти не расставался с отцовским подарком.

В лавке у Глеба внимание его привлекли берестяные свитки: он развернул один из них – и ничего не понял во всех этих черточках на бересте, но все же, казалось, что где-то он уже видел что-то похожее, наконец, он вспомнил, что в доме у Влады видел подобные закорючки. Световик спросил у Рюрика про свитки.

– Это грамота, – пояснил варяг, – у нас викингов – это руны, а ваше письмо я плохо знаю. Ты лучше у Горки спроси. Он тебя может и читать выучит.

Горка, помощник Глеба, как и многие новгородцы, знал грамоту и согласился научить Световика.

Через две недели мальчишка научился сносно читать, но с письмом дело было хуже, у него не получалось правильно выводить черточки на бересте. Горка посмеивался над ним, но все же был доволен своим учеником.

– Толк из парня будет, – говорил он Рюрику.

Рёрик между тем обдумывал свою идею похода на Царьград. В Новгороде он много слышал о несметных богатствах этого города. Купцы, торговавшие с Киевом, а через полян – и с Византией,

в особенности те, что бывали в Царьграде, рассказывали о храмах, украшенных золотом, о богатстве тамошних жителей и других чудесах сказочного христианского города. Из Византии привозили дорогие шелковые ткани, удивительные украшения и посуду, инкрустированные жемчугом и драгоценными камнями.

Рёрик разговаривал и с воеводой и с дружинниками из Новгородской крепости: все они не прочь были отправиться в поход на Византию, и викинг решил встретиться с Гостомыслом.

Палаты боярина были в Людином конце города, рядом с площадью, где собиралось новгородское вече. Викинг не был с ним знаком, но Глеб обещал свести его с Гостомыслом и договориться о встрече. Знал новгородского боярина еще с тех пор, когда Бравелен был воеводой, и Ингвар. В народе Гостомысла любили как защитника давней новгородской вольницы, как человека ученого, и предпочитавшего договариваться со своими недругами, а не воевать с ними; но поговаривали также, что боярин жестоко расправлялся с теми, кто мог открыто против него выступить. Рёрик с нетерпением ждал назначенного дня, чтобы встретиться с этим удивительным человеком.

IX.

Гостомысл сидел в горнице у открытого окна, он перелистывал страницы книги, подаренной ему купцом-христианином. Книга была на греческом языке – драгоценный фолиант, украшенный золотом. Боярин знал по-гречески и даже мог немного читать на этом языке, но, задумчиво перелистывая пергаментные страницы, он думал о другом – все мысли его были в прошлом.

Щурясь от яркого солнца, он вспоминал времена своей молодости, свои чаяния и надежды. Многие ли из них сбылись? Сейчас он ждал прихода молодого варяга Рюрика, боярин помнил и его отца, и родича Бравелена, который водил русичей в поход на далекий Корсунь. Много воды утекло с тех пор.

Гостомысл все чаще стал ощущать всю тяжесть прожитых лет, его стало тяготить бремя власти, возложенное на него судьбой. Он чувствовал себя одиноким и уставшим. Положение, что занимал боярин в совете, возносило его над толпой, но вместе с тем отдаляло от самых близких. Никому не мог он доверить свои мысли. С грустью смотрел он на немногих оставшихся с ним товарищей юности, но ничто уже не могло объединить их: ни старые воспоминания, ни общая выгода. Гостомыслу некуда было больше стремиться. Он как будто один стоял на вершине горы, а оттуда открывалась лишь одна дорога, ведущая вниз – к старости и смерти. Поэтому боярин с нетерпением ждал Рюрика, в надежде, что тот отвлечет его от грустных мыслей.

Наконец в горницу с поклоном вошел молодой статный воин.

– Здравствуй, Гостомысл. Мир тебе и дому твоему, – сказал он.

– Здравствуй и ты, Рюрик. Рад видеть тебя. Знал я и отца твоего Олафа, и мать – Умилу. Уж, не за ней ли ты подался в землю кривичей? А как отец, здоров ли? – Гостомысл с интересом всматривался в мужественное лицо варяга.

– Отец жив и здоров, слава Одину. А мать… ее я не нашел. Там только ветер гуляет по пепелищу, – сказал, опустив глаза Рёрик.

– Жаль… Красавицей была, – грустно произнес боярин. – Сколько бед нам принесла эта междоусобица.