Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь

Мазин Александр Владимирович

– Как же не знаю! – самодовольно отозвался Мыш. – Стрелой его побили. В поле.

Понятно. Либо история про коня и змею – из фантазии летописцев, либо это не тот Олег и, соответственно, не тот Игорь, а значит, знаниям Духарева о здешнем будущем – грош цена. Хотя им и так и так грош цена. Ничего он не помнит. 1242 год. Ледовое побоище вроде? Новгород, Александр Невский. Святой. Литпамятники. «Слово о полку Игореве». Это, может, и в тему, но от знаменитого «Слова» в памяти – одно название. А Игоря, кажется, древляне убили. Или не Игоря? А Владимир Русь крестил. Тысячу лет назад. То есть еще не крестил. Значит, тысячный год еще впереди.

«Вот и определились с хронологией, – мысленно усмехнулся Духарев. – Что тут поделаешь? Раз не гожусь в пророки, буду осваивать другую специальность».

С другой специальностью, то есть с квалифицированным мордобитием на радость

кредитоспособной публике, все обстояло замечательно. Новый Торжок был бойким местом. Вниз по Сулейке, от волока в Двину, постоянно шли лодьи. А по дорогам, тоже сходящимся к Торжку, торопясь использовать сухое время года, ползли возы с добычей лесовиков, со всем тем, что не успели отправить до весны, когда здешняя земля превращалась в сплошную непроходимую топь. Часть добычи скупали торжковские купцы, часть – пришлые. Учтенная доля отходила князю. За этим присматривали Скольдовы приказные. Лесодобытчики закупали снаряжение на зиму. Но в любом случае в руках торжковских оставалась немалая толика серебра: азиатских дихремов, ромейских монет с профилями императоров, рубленых славянских кун, витых гривен, резанов – совсем крохотных огрызков всего лишь по несколько граммов весом. К некоторому удивлению Духарева, выяснилось, что ни молодой, только что вокняжившийся полоцкий князь Роговолт, ни киевский Игорь монет не чеканили. Серебро все брали по весу. Еще учитывали качество. Те, кто в этом разбирался. Золото было в ходу только у самых знатных. Расплачиваться золотом, скажем, за наконечники для стрел или лисьи шкурки никому в голову не приходило. И на кон тоже ставили в основном серебро, иногда – ценные вещи по цене, что, впрочем, Серегу, Чифаню и остальных вполне устраивало. Кстати, наживались они в основном на пришлых. Торговые гости, скажем, из Плескова ставили своего борца и, соответственно, ставили тоже на него. Если пришлый борец оказывался Сычку не по силам (такое случалось все реже, но все-таки случалось), ставки удваивались, и в круг выходил Духарев. Серега же, вполне изучивший здешнюю народную манеру: «Дави сильней, бей размашистей, авось попадешь!» – «делал» соперников играючи. Именно играючи, то есть давал возможность противнику помахать кулачищами и даже создать иллюзию близкой победы. И заваливал соперника быстро и аккуратно. Эффектные броски и прочее он оставлял Сычку. Такая «экономная» техника частично скрывала Серегины возможности и создавала у зрителя ощущение, что победа Духарева – случайна. А значит, можно рискнуть и поставить против него еще раз, особенно если против Сереги выступали двое или трое одновременно. Труднее всего было, когда против Духарева становился не какой-нибудь кузнечный подмастерье, с пудовыми кулачищами, а соблазнившийся вой [3] из торговой дружины или даже сам купец, обиженный тем, что его ставленника вываляли в пыли. Эти ребятки бились совсем по-другому, но и их было заваливать не так уж трудно. Привычка к оружию делала их ущербными к рукопашной. Некоторые даже настаивали, чтобы им разрешили пользоваться дубинкой или шестом. Дескать, это ж не меч, а так, пустяковина. Вот в том же Новгороде, когда концы стенка на стенку идут, дубинка или там кистень деревянный не возбраняются. Новгородец Сычок готов был пойти на уступки, но Духарев был тверд. Никаких предметов. И установка себя оправдывала. За все это время Серега не только ни одной травмы не получил, но и даже мало-мальски сильного удара не пропустил. Главное – не дать себя схватить. Какой-нибудь кожемяка с пальцами, как клещи, запросто мог кусок мяса из бока вырвать.

3

Вой – воин не княжьей дружины, ополченец или купеческий охранник.

Дела шли хорошо. Бочонок в семейном подполе понемногу наполнялся серебришком. Слада ходила торговать в свою лавочку в самоцветных бусах, которые стоили дороже всех трав и зелий в лавочке, вместе взятых.

Серега бы и золотом Мышову сестренку украсил, но Мыш отсоветовал. Не по званию ей золото носить.

Вследствие ли бус или еще по какой причине, но у Слады вдруг объявился жених. И не кто-нибудь, а старый приятель Сереги Трещок. Причем с девушкой Гораздов подручник даже разговаривать не стал, а заявился к «старшему в роду», то есть Духареву.

Наслышанный о Серегиных вкусах, Трещок приволок бочонок, который они на пару с Духаревым в процессе разговора и приговорили. Набравшийся Трещок, у которого и по трезвяни язык был, что помело, бесхитростно выложил свои расчеты.

Рассчитывал же он взять с родичей Слады хорошее приданое, поскольку «сами ж видите; девка что ни лицом, ни телом не вышла», а он, Трещок, – мужчина видный. Может, и родит от него девка что-нибудь приличное. Тут Трещок самодовольно погладил бороду и приосанился. У Сереги появилось большое желание взять «видного мужчину» за бороденку и выкинуть за ворота. Но Духарев сдержался, решил дальше послушать. И очень скоро узнал, что внешность да худородность невесты жениха, конечно, смущают, но он готов с этим смириться, поскольку работница Слада не ленивая, да и лекарка. А для мужских утех и рожания крепких отпрысков у Трещка ведомая, то бишь главная жена имеется. Так что пусть Серегей не думает, что Трещок такой глупый. Ну, сколько Духарев отстегнет, чтобы с ним, Трещком, правильным купецким пацаном, породниться?

Наивная самоуверенность Трещка обескураживала. Духарев даже слегка растерялся. Трещок продолжал трещать, а Серега думал, как бы его, убогого, выставить, не зашибив.

Надумал.

– Значит, – произнес он, – ты думаешь, что мне с тобой породниться – честь?

– А то! – гордо подтвердил Трещок.

– А я думаю: это тебе со мной породниться – великая честь!

– Чаво? – от удивления Трещок даже протрезвел немного.

– Того! – отрезал Духарев. – Приданого я не дам. Хочешь Сладу в жены взять да мне родичем стать – плати пятьдесят гривен. Тогда бери.

Дар речи Трещок сумел восстановить только через пару минут. Наверное, это был рекорд молчания для бодрствующего Трещка.

– Ты это… ума лишился? – тихо спросил Гораздов подручный.

Серега пожал плечами:

– Я сказал – ты слышал.

– Ага… Слышал.

Трещок подобрал с лавки шапку, поглядел на Духарева с жалостью, как на душевнобольного:

– Бывай здоров, Серегей!

И ушел.

– Эх ты! – в сердцах бросил Духареву Мыш, который подслушивал под окном. – Зачем справного жениха прогнал? Кто ж ее, непригожу да безродну, теперя замуж возьмет?

– Я, – сказал Сергей.

Глава девятнадцатая,

в которой Сереге Духареву неоднократно предлагается связать себя брачными узами, Чифаня приобретает транспортное средство, а в заключение ставится под сомнение славянское происхождение Духарева

– Я, – еще раз, спокойнее, повторил Духарев. – Или вашим законом это не дозволено?

– По Правде? Нет, по Правде можно. Токо глупо это.

– Почему – глупо?

– Смыслу нет, – Мыш поглядел на названого брата снизу вверх, но – покровительственно. – Ты ж так и так наш родич. Вот ежели бы она была не сестра, а жена моя, а меня убили, – тогда ты б ее взял. По чести. А так – чего? Хошь жениться? – Мыш оживился. – Так я те вмиг невесту найду! Хошь – из Чифаниных сестер кого сговорим? Любиму ты по сердцу. Ну, по рукам?

– Ты лучше заткнись, Мыш, – тоскливо проговорил Духарев. – А то ведь не удержусь, врежу тебе пониже спины!

– Нет, ну ты дурной, что ли? – Мыш постучал себя по лбу. – Ну на что тебе на Сладке жениться?

– По-твоему, я хуже этого рыжего хвастуна? – набычился Духарев.

– Не, не хуже!

– Так в чем же дело? Или она – не твоя сестра?

– Сестра, – согласился Мыш. – Но ты-то – мой побратим!

Заявлено было так, словно этим все сказано.

– Все! – отрезал Серега. – Я решил. А ты… В общем. Сладе пока не говори, – заключил он. – Сам скажу, когда… когда… В общем, когда надо будет.

– Нет, правду сказал Трещок: ты точно ума лишился! – объявил Мыш. – Или его у тя и не было, ума-то? – и отскочил раньше, чем Духарев вознамерился отвесить ему подзатыльник.

Чифаня купил коня. Верхового. За две гривны. Просто так. Это считалось роскошью. Купить коня не для рабочей надобности, а для удовольствия. Конечно, собственные лошади были у многих. У огнищан. У купцов. У гридней. Хотя гридни коней покупали редко. Брали жеребенка подходящих кровей и приучали. К себе, к бою. К такому коню чужому человеку и подойти было рискованно: забьет.

Чифаня приобрел себе обычного серого в яблоках небольшого коника со смешным, обрезанным почти под луковицу хвостом. Кличка у животного была Шалун. Но продавец уверял, что конек необычайно спокойный.

И тут Серега обнаружил довольно странную вещь: отсутствие стремян. Серега, конечно, на крутого лошадника не тянул: так, катался пару раз в Сосновке для развлечения, но отсутствия стремян не заметить не мог. Все остальное: седло, уздечка, подпруга – имелось. А стремян не было. При том, что у других наездников Духарев стремена видел. Правда, далеко не у всех.