Варяжский десант
Шрифт:
Оставив Аверьянова с открытым ртом, Коптин сел за штурвал своего хронотопа и, задраившись, включил программу предполетной подготовки.
Штрих-код точки свидания в Берендеево был им уже успешно введен в блоки навигации.
Ивона Стефановна – Валечка Дроздова стояла на самой вершине Оленьего Холма.
По всему холму шла уборка и работа по благоустройству территории.
Внимание Валечки привлекла тщедушная фигурка девочки лет восьми, тянущая волоком по земле длинное тело старика.
Без сомнения, это была та
Зачем?
Сосредоточиться на этой проблеме Валечке не давал свербящий уши и мозги вой Сигурда, только полчаса назад обнаружившего пропажу своей ладьи.
Стоя на коленях у самого прибоя и глядя в море, Сигурд проклинал весь мир и силы природы, заманившие его сюда, в ловушку, прельстившие и обрекшие на муки нищеты в неведомом проклятом краю.
Он стоял на коленях, обратившись лицом к морю. Ни присесть, ни прилечь на бок он не мог: полярный волк, перед тем как его отогнала охрана, успел доказать Сигурду, что он способен не только рычать…
Втащив дедушку на самую вершину, к ногам Валечки, Ахсину-х с трудом разогнулась, ища кого-то глазами. Дедушка все так же лежал с полуоткрытым ртом, из которого торчал огромный змеиный глаз – видно, никто не решился вынуть его изо рта покойника.
Отдышавшись и убедившись, что Аверьянова нет, девочка посмотрела с мольбой на Ивону Стефановну:
– Боги желтых камешков со дна Оленьего Ручья, светящиеся под солнцем в день летнего праздника Ау, вернули мне дедушку…
Было понятно, что девочке пришлось побеспокоить не одну тысячу богов, пока наконец нашлись такие, хоть и не бог весть насколько раскрученные, которым тем не менее была небезразлична участь Ахсину-х и ее дедушки Рахтылькона, которые оказались компетентны в решении вопроса о жизни и смерти дедушки и, мало того, имели при этом право принять окончательное решение самостоятельно, без проволочек, экспертиз, согласований.
Подтверждая ее слова, Рахтылькон с трудом приоткрыл один глаз.
– Будь проклят тот день, когда я решил ступить ногой на утлый челн, подаренный мне из подлости братом… – донесся с берега голос Сигурда.
– Поздравляю, – кивнула Ивона Стефановна.
– Боги желтых камешков со дна Оленьего Ручья, светящиеся под солнцем в день летнего праздника Ау, велели сказать, что дедушку нужно немного лечить…
– Сто граммов, – совершенно четко, несмотря на глаз во рту, сказал вдруг дедушка Рахтылькон.
– Провались в бездну убожество фьордов, среди которых суждено мне было увидеть свет! Прочь от меня вы, все трое: Урд, Верданди и Скульд – Прошлое, Настоящее и Будущее! Не было Прошлого, нет Настоящего, так пусть не будет и Будущего!
Услышав журчание спиртного, струящегося в пластиковый стакан, дедушка Рахтылькон вынул глаз изо рта: поправляться с глазом во рту дедушка еще не успел научиться.
Извлеченный изо рта глаз тут же исчез, словно растворился в его ловких пальцах фокусника, а дедушка Рахтылькон с благодарностью принял стопарь, после чего самостоятельно сел и, широко открыв ожившие глаза,
– Видар, бог несчастья, избравший меня….
Ивона-Валечка, предоставив Ахсину-х и ее воскресшему дедушке самостоятельно решать свои проблемы с помощью небольшой корзинки, содержащей остатки ночного пиршества, спустилась с холма вниз и подошла к Сигурду.
Обращенный лицом к морю, Сигурд не замечал ничего.
– Будь проклято утро, в которое я увидел свет, и вся моя жизнь, которую я не просил. Лучше было бы вовсе не жить, чем жить и терять, жить и терять…
Сдвинув Рожка себе под мышку, Ивона Стефановна вынула из сумки штрих-кодер и, поиграв с кнопками, взглянула на дисплей. То, что она там увидела, видимо, совпало с ее предположениями, так как она едва заметно кивнула.
– Лучше сдохнуть, чем жить этой жизнью! – крикнул Сигурд облакам над Атлантикой, картинно раскинув руки.
Ивона Стефановна, Валечка Дроздова, положила штрих-кодер обратно в свою сумочку и затем, достав из нее небольшой дамский браунинг, выстрелила Сигурду в затылок.
Аверьянов встал из-за стола и вновь посмотрел в лицо сыну:
– Как же вы так могли поступить с Оленой, ребята?
– Мы же вам все уже объяснили, Николай Николаевич, – ответила Катя.
Алексей промолчал.
– У нас не было другого выхода, понимаете?
– Нет, Катя. Не понимаю. Другой выход есть всегда. И надо было найти его.
– Ну, вот вы вернулись, вы его, наверное, и найдете. – В голосе Кати прозвучала легкая тень подковырки.
– Найду, – кивнул Аверьянов-старший. – Найду. Дайте-ка мне бумажку со штрих-кодом этого места, где она лежит в анабиозе.
– Я потерял эту бумажку, папа. – На Алексея было страшно смотреть. – На пиратском судне, когда золото грузили. Искать в тот момент времени не было. Но можно снова вернуться на хронотопе в прошлое…
– Нельзя, – ответил Николай. – Сегодня мир сильно съедет куда-то. Коптин его сдвинет буквально с минуты на минуту. Ты даже во вчера нормально не сможешь въехать. Через пять – десять минут у нас у всех будет другое вчера.
– А ты можешь связаться прямо сейчас с Коптиным?
– Нет. Уже нет.
– Ну… – Алексей стоял, глядя куда-то в сторону. – Найдем. Когда подумаем немного, то найдем.
– Найдем… – подтвердил Николай, чувствуя, что в голосе его звучит скорее горечь, чем уверенность.
– Ты бы прилег, папа, – вполголоса заметил Алексей. – Ты уже больше двух суток на ногах.
– Хорошо, – согласился Коля. – Утро вечера мудренее.
Войдя в опустевшую комнату Олены, он рухнул на ее кровать и тут же провалился в глубокий сон.
Во сне он видел Олений Холм, издалека, с моря. Холм без людей, без света, в его исходной первозданности. Солнце, садясь, уже почти скрылось за размыто-сглаженной зубчаткой вершин дальних гор на западе; звезды на синем небе прямо над головой уже сбивались в ночные сгустки.