Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа)
Шрифт:
Сергей Николаевич вскочил и вышел на крыльцо. Из рукомойника, прибитого к дереву, капала вода. Холодные струйки освежили лицо и голову, потекли по спине. Бобик с высунутым языком лениво вылез из кустов и полакал из лужи.
— Что, брат, жарко?
Сергей Николаевич схватил черный кудлатый шарик и подставил его под рукомойник.
Бобик изо всех сил сопротивлялся.
— Чудак! Умойся, умойся! Тебе же лучше будет! — весело приговаривал Сергей Николаевич.
Отпустив мокрого Бобика, он пошел на сизый дымок, поднимавшийся из-за кустов.
В траве желтели новенькие ульи.
— Не щелкай! Не щелкай! За свое любопытство страдаешь, — спокойно выговаривал собаке Матвеич, поворачивая в руках рамку и разглядывая янтарные пласты меда. Увидев подошедшего Сергея Николаевича, он кивнул головой в сетке.
Сергей Николаевич заглянул в улей. Пчелы загудели в его волосах, полезли за воротник.
Матвеич засмеялся:
— Тикай лучше, а то разукрасят так, что родной батько не узнает!
— Не разукрасят! — Сергей Николаевич хлопнул себя по шее, нагнулся, вырвал пучок травы с сыроватой землей и приложил к укушенному месту: — Эге, уже есть!
В небе, за белыми разорванными облаками, загудел самолет.
Матвеич поднял голову и прищурил глаза:
— Слухай… Что это за чертовщина такая? Чего они там кувыркаются? А на рассвете такой гул поднялся, что я думал — вас с батькой разбудят!
— Нет, я спал. И тебя, дедуш, во сне видел. Ну, когда бороться будем? — улыбнулся Сергей Николаевич, отступая от пчел.
— Вот старый проснется, тогда после завтрака я тебя и поборю! А теперь иди погуляй, а то пчелы тревожатся — не любят незнакомых людей.
Сергей Николаевич обошел кругом хату. Ульев было много. Одни — старого образца, похожие на колоды; другие — новенькие, нарядные, как домики. Густая трава закрывала их до половины; от пушистых шариков клевера все казалось сиреневым. Прямо за пасекой пышно цвела гречиха. Узенькая дорожка выходила на свежий, нескошенный луг. В нагретом воздухе смешивались все запахи: пахло мятой, гречихой, травой и цветами. Ветер колебал травы, и казалось, что луг качается и плывет. Весело перекликались птицы. Клейкие стебли красненькой смолки прилипали к рукам.
Сергей Николаевич сел на мягкую траву и обхватил руками колени. В глазах у него пестрело. Повсюду слышался неугомонный шум: трещали кузнечики, гудели пчелы, мохнатый шмель ворчливо рылся в ромашке. Желтые и белые бабочки стайками кружились над цветами. Маленькие букашки свершали свой трудный путь, пробираясь куда-то среди непреодолимых препятствий; блестящий жук сердито гудел, качаясь на тоненькой былинке; божьи коровки с красными спинками расправляли крылышки.
Ни о чем не хотелось думать, хотелось броситься на землю, прижаться лицом к пахучим травам. Чувство безмерного счастья и покоя овладело Сергеем Николаевичем…
Матвеич засучил рукава
— А ну, Сережа, выходи! Побачим, який ты боец!
Сергей Николаевич сбросил рубашку и спокойно стал против Матвеича. Николай Григорьевич потер руки и усмехнулся:
— Ты гляди, Иван, не сломай мне сына…
Матвеич шагнул к Сергею Николаевичу и огромными ручищами обхватил его поперек туловища. Но Сергей Николаевич не поддался: ловким приемом он выскользнул из рук Матвеича и крепко сжал его локти… Боролись долго. Матвеич наступал, как медведь. Сергей Николаевич, ловкий и увертливый, выскальзывал из его рук и наконец, улучив минутку, обхватил старика за плечи и с силой пригнул его к земле. Бобик с яростным лаем прыгнул на обидчика… Борьба кончилась вничью. Но Матвеич был возбужден и доволен:
— Молодец, Сережа! Борец, чемпион, да и все!
— Я тебе говорил, Матвеич! У него сила есть! — гордясь сыном, кричал Николай Григорьевич.
Сергей Николаевич развеселился, стал возиться с Бобиком, трепал его за уши, бегал с ним по дорожкам.
— Сережка, не дури! Не дури! Ведь укусит Бобик! — совсем как в детстве, кричал ему отец.
За дальним лесом что-то ухнуло и, прокатившись по земле глухим эхом, замерло…
— И что оно чиркае? — удивился Матвеич.
— Да что ты как волк живешь — ни газет у тебя, ни радио! — строго выговаривал ему старый товарищ. — Без радио никто не живет теперь!
Матвеич сердито вытащил из-под навеса длинный, тонкий шест и бросил его около крыльца.
— Это все твои пионеры, Сережа! "Мы вам, диду, то, мы вам се, мы вам радио проведем"! — передразнил он ребят. — Принесли какую-то жердину, тягали ее, тягали, и в землю вкапывали, и на крышу лазили… Не, не годится! Опять побежали куда-то. Другую притащили… Мерили-мерили, бегали-бегали с нею… Есть! Хороша уже! Антенна, чи як? Теперь вдруг проволоки у них нет! "Пойдем, кажуть, достанем". От же ж бисови хлопцы! Наморочили голову, да ничего и нема!
Сергей Николаевич осмотрел антенну:
— Если сказали — сделают, значит, сделают. Не зря бегали.
— Может, и сделают. Я у них, конечно, в плане состою, это верно, — вздохнул Матвеич.
— А я с Сережиными пионерами сдружился. Хорошие ребята! Ты, Матвеич, любишь поворчать, я тебя знаю, — добродушно сказал Николай Григорьевич. — А прибегут, ты и рад им!
— Ну конечно, дети… Без них и дедам скушно, — сознался Матвеич и, погладив свежевыстроганную антенну, добавил: — Мабуть, сделают.
Глава 14
ГРОЗНАЯ ВЕСТЬ
После обеда стали собираться. Решено было оставить Николая Григорьевича на пасеке, а самим, навестив на хуторе Оксану, отправить ее к отцу и, не мешкая, идти к лагерю.
— Собирайся, собирайся, дедуш! Нас ребята ждут! — торопил Сергей Николаевич.
Он уже начинал скучать без ребят; было непривычно тихо без шумных голосов, не хватало обычной радостной толкотни, расспросов, смеха и пытливых, живых глаз. Сергей Николаевич поминутно ловил себя на одной мысли: как жаль, что нет ребят! Вот бы им показать пасеку, рассказать о пчелах, видеть внимательные ребячьи лица…