Васек Трубачев и его товарищи (книга 3)
Шрифт:
Нюра соглашается, вытирая слезы. На улице она еще раз оглядывается на свой дом. А на углу их догоняет встревоженная Лида.
— Нет, Сева, нет! — говорит она, обнимая подругу. — Нюра пойдет к нам. мы с ней никогда не расстанемся, мы всю жизнь будем вместе!
Глава 2
ТЕТЯ ДУНЯ
Когда Павел Васильевич, не дождавшись сына, ушел на фронт, тетя Дуня осталась одна. Таня училась на краткосрочных
Иногда она забегала спросить, не слышно ли чего о Ваське, о Павле Васильевиче. Тетя Дуня делилась с ней своим горем, каждый раз читала и перечитывала письма Павла Васильевича, где он писал, что работает машинистом в санитарном поезде, вывозит с передовой раненых, что писем он давно не получает и не знает, вернулся ли его Рыжик. В каждой строчке чувствовалось острое отцовское горе: «…Увижу ли когда, обниму ли своего вихрастого?»
Таня прижималась к плечу тети Дуни, плакала вместе с ней. Потом вскакивала, наскоро вытирала слезы:
— Идти надо!..
— Погоди, чайку вместе попьем… конфеты я по карточкам получила, — удерживала Евдокия Васильевна.
— Некогда. Побегу я, работы у нас много! — торопилась Таня.
В городе было тревожно. Бомбежки учащались. У магазинов и лавок, прислушиваясь к отдаленной стрельбе и гудению за облаками, молчаливо стояли очереди. У деревянных домов подростки наливали водой бочки, волочили по улице мешки с песком: девушки торопливо бежали с лопатами, на ходу завтракая только что полученным хлебом; по мостовой громыхали машины, шли красноармейцы; из депо слышались паровозные гудки. Воющий звук сирены разгонял народ. У ворот появлялись дежурные с противогазами, подростки хватали рукавицами и тряпками зажигательные бомбы, засыпали их песком, лезли на крыши и, задрав кверху головы, возбужденно следили за воздушным боем.
Иногда вечером на затемненный город враги сбрасывали ракету. В ее мертвенно-беловатом свете ярче выделялись дома и палисадники…
Военная обстановка постепенно втягивала и тетю Дуню. Наравне со всеми женщинами она дежурила во дворе, деловито распоряжалась подростками, загоняла в бомбоубежище зазевавшихся граждан… Мирный порядок ее жизни нарушился.
Стоя на дежурстве, тетя Дуня глядела на непрерывно двигающиеся белые столбики прожекторов и думала о родном любимом Паше и о Ваське… От гудения «юнкерсов» и «мессершмиттов» сердце у нее начинало сильно биться, к горлу подступала тошнота. И когда, настигая врага, появлялся быстрый «ястребок», она дрожащей рукой крестила его.
— Господи, помоги ему! Господи, не допусти погибнуть!
Побывав один раз в госпитале у Тани, она пришла домой тихая, собрала в пакет сберегаемые для Васька конфеты и отнесла их раненым.
— Возьми… возьми… Там разделите меж собой… Чайку попьете… — совала она в руки бойца пакетик.
— Ну что ж, спасибо, мамаша… Без конфет обойтись можно — внимание дорого, — принимая подарок, говорил раненый.
— Одинокая я… — плакала тетя Дуня. — Племянник у меня был, брат…
— Мы все чьи-нибудь племянники, да братья, да сыновья, а Родина у всех одна, всех под своим крылом держит! — вздыхал
— Видать, все в войну породнимся, — улыбалась сквозь слезы тетя Дуня.
И часто говорила Тане:
«Может, помочь в чем надо, так ты скажи, прибеги».
В этот день тетя Дуня не топила печь. Она сидела одна в пустой, холодной комнате, уронив на колени руки. На столе стоял недоеденный вчерашний суп. С угольника смотрели на тетю Дуню знакомые, дорогие лица Трубачевых. Павел Васильевич с ласковой укоризной улыбался сестре, словно выговаривая ей за беспокойство о нем. Мать Васька глядела из рамки глубокими ясными глазами; эти глаза как будто искали кого-то в комнате и, не находя тех, кого искали, останавливались на тете Дуне. Цветная фотография Васька заслоняла портреты его родителей. Синие глаза мальчика смеялись, золотой чуб торчал вверх, на рукаве матросской курточки блестел якорь.
Тетя Дуня медленно отводила взгляд, и по лицу ее текли слезы.
На дворе уже стояла глухая осень, в окна царапались голые ветки деревьев. Было сиротливо и неуютно и на дворе и в комнате.
Тетя Дуня встала, накинула шаль.
«Пойти в домоуправление узнать — может, что нужно помочь».
Внизу хлопнула дверь, по лестнице кто-то быстро поднимался, словно две пары ног перегоняли друг дружку.
— Евдокия Васильевна! Евдокия Васильевна!
Тетя Дуня, уронив шаль, бросилась в кухню, бессильно опустилась на табуретку.
Девочки говорили быстро, перебивая друг друга:
— …Васек уже едет! Они все вместе — Одинцов, Мазин, Саша Булгаков, Русаков! Нас отправили на самолете, но мы целых три дня жили в Москве. Они скоро, скоро будут дома! Они уже, наверно, перешли через фронт и сели на поезд…
Тетя Дуня очнулась, подняла побелевшее лицо, тихо пошевелила сухими губами:
— Васек… через фронт?..
— Ну да… Вы не бойтесь! С ними Митя и дядя Яков. Дядя Яков знает все тропинки. Они уже, наверно, перешли. Не бойтесь за них! — успокаивали девочки.
Тетя Дуня вдруг улыбнулась, крепко обняла обеих и сдержанно сказала:
— Что ж, буду ждать. Спасибо вам, девочки…
Когда Лида и Нюра ушли, она вспомнила, что надо было хорошенько расспросить их, узнать, где остался Васек, через какой фронт он будет переходить.
Мысли тети Дуни мешались. Представление о фронте складывалось из чьих-то рассказов, обрывков прочитанных книг и, главное, из военных картин в кино.
Перед глазами встали тяжелые танки, ползущие по взрытой земле, черные столбы дыма, изломанная колючая проволока, падающие люди… и среди них маленькая фигурка Васька…
Тетя Дуня схватилась за голову, застонала…
Ночью ей снились страшные сны. Тяжело переваливаясь с боку на бок, на Васька двигался фашистский танк. Тетя Дуня металась на кровати:
«Посторонись, Васек, голубчик! Задавит!..»
А откуда-то с плаката спрыгивали длинноногие чудовища в железных касках и направляли на Васька пулеметы. Потом скручивали ему назад руки… Тетя Дуня строго глядела в синие бесстрашные глаза племянника:
«Помни, Васек: мы Трубачевы. Умирать один раз!»