Ваш покорный слуга кот

Сосэки Нацумэ

Вхожу я в гостиную и, к своему глубокому удивлению, обнаруживаю, что Мэйтэй-сэнсэй все еще здесь. В хибати наподобие пчелиных сот натыкано множество окурков, а сам Мэйтэй, удобно развалясь, о чем-то разглагольствует. Тут же неизвестно откуда появившийся Кангэцу-кун. Хозяин, подперев голову рукой, сосредоточенно рассматривает расплывшееся по потолку дождевое пятно. Собрание все тех же беспечных лентяев.

— Кангэцу-кун, тогда ты сохранил в тайне имя женщины, говорившей о тебе даже в бреду, теперь-то, наверное, можно сказать,

кто она, — принялся подтрунивать Мэйтэй.

— Я бы сказал, если бы это касалось меня одного, но ей может быть неприятно…

— Значит, все еще нельзя?

— К тому же я дал слово жене профессора.

— Дал слово молчать?

— Да, — ответил Кангэцу-кун и начал, как обычно, теребить шнурок своего хаори. Это был необычный шнурок, фиолетового цвета, в продаже таких не встретишь.

— Этот шнурок напоминает об эпохе Тэмпо [75], — не поднимая головы, пробормотал хозяин. История с девицей Канэда его нисколько не трогала.

— Да, эпохи японо-русской войны здесь не чувствуется. Этот шнур так и просится к боевому камзолу с гербами да походному шлему. Говорят, то Ода Нобунага [76] на свадьбе связал свои волосы в пучок вот этим самым шнуром, — произнес Мэйтэй, как всегда очень серьезно. Кангэцу-кун тоже серьезно ответил:

— Да, действительно этим шнурком пользовался мой дед во время усмирения восстания в Тёсю.

— Самое время преподнести его в дар какому-нибудь музею, а? Ведь то, что ученый-физик Мидзусима Кангэцу-кун, читающий доклад на тему: «Механика повешения», выглядит, как какой-то запаршивевший хатамото [77], непосредственно влияет на его репутацию.

— Конечно, можно было бы последовать вашему совету, но есть люди, которые говорят, что этот шнурок мне к лицу, и потому…

— Кто сказал тебе такое? У этого человека нет никакого вкуса, — громко проговорил хозяин, переворачиваясь на другой бок.

— Вы его не знаете…

— Ладно, допустим, что не знаем, но все-таки кто?

— Да так, одна женщина.

— Ха-ха-ха. Ох, и любишь ты напустить тумана. Хочешь, угадаю? Это та самая женщина, которая звала тебя со дна Сумидагава. Да, кстати, не попробовать ли тебе еще раз отправиться к праотцам уже в этом хаори? — нанес Мэйтэй неожиданный удар с фланга.

— Ха-ха-ха. Больше со дна реки она меня не зовет. В той райской обители, что находится на противоположной стороне…

— Не такая уж она и райская. Один нос чего стоит!

— Что такое? — воскликнул Кангэцу, подозрительно поглядывая на приятелей.

— Только что здесь был носище. Мы просто обомлели при его появлении, правда, Кусями-кун?

— Угу, — буркнул хозяин, лежа распивавший чей.

— Носище? Вы это о ком?

— О достопочтенной мамаше твоей дражайшей дамы сердца.

— Что, что?

— Женщина, назвавшаяся женой Канэда, приходила и расспрашивала о тебе, — с серьезным видом объяснил ему хозяин.

Мне

было интересно, как станет реагировать Кангэцу-кун. Удивится? Обрадуется? Смутится? Но сколько я ни всматривался в лицо Кангэцу-куна, никаких особых эмоций на нем не проявилось.

— Она, наверное, просила вас уговорить меня жениться на ее дочери? — промолвил он своим тихим голосом и снова принялся крутить фиолетовый шнурок.

— Совсем нет. Эта достопочтенная мамаша — обладательница великолепного носа…

Но тут хозяин перебил Мэйтэя на полуслове и ни с того ни с сего понес сущую околесицу:

— Подожди, я тут уже давно сочиняю эпиграмму про этот нос.

Из соседней комнаты донеслось хихиканье хозяйки.

— Тебя, я вижу, ничто не волнует. Ну и как, уже сочинил?

— Почти. Первая строка будет такая: «На этом лице — праздник носа».

— Дальше?

— Следующая: «Поднесём этому носу священное сакэ».

— Ну, а дальше?

— Пока все.

— Забавно, — усмехнулся Кангэцу-кун.

— А что, если дальше сделать так: «В нем две укромные пещеры», — продолжал сочинять Мэйтэй.

— Не знаю, — подхватил Кангэцу, — понравится ли вам такая фраза: «Они так глубоки, что волосков не видно».

Как раз в ту минуту, когда на наших друзей снизошло вдохновение и они принялись наперебой болтать все, что им приходило в голову, на улице, у самого забора, послышались громкие голоса. Несколько человек дружно скандировали: «Барсук из Имадо! Барсук из Имадо!»

Хозяин и Мэйтэй удивились и быстро повернулись в ту сторону, откуда доносились крики, стараясь разглядеть через щели в заборе, что там происходит. За забором послышался дружный взрыв смеха и частый топот ног.

— Что значит «барсук из Имадо»? — удивленно спросил Мэйтэй, обращаясь к хозяину.

— Понятия не имею, — отвечал тот.

— Здорово придумано, — добавил Кангэцу-кун. Мэйтэй будто вспомнил о чем-то. Он вскочил на ноги и начал серьезным тоном:

— Уже в течение многих лет я веду исследовательскую работу о роли носа с эстетической точки зрения, сейчас я хочу изложить некоторые результаты своей работы и поэтому прошу вашего внимания.

Это было настолько неожиданно, что хозяин растерялся и недоверчиво покосился на Мэйтэя. Кангэцу чуть слышно промолвил:

— Очень хотелось бы послушать.

— Я всесторонне изучил данную проблему, но природу носа мне так и не удалось установить. Прежде всего вызывает сомнение количество отверстий в нем: ведь если предположить, что нос имеет практическое назначение, то двух отверстий слишком много. Ему нет никакой необходимости так кичливо выпячиваться в самом центре лица. Однако почему же он постепенно все больше и больше выдается вперед?

И Мэйтэй для наглядности потрогал свой собственный нос.

— Он у тебя совсем не выпячивается. — Хозяин сказал правду, он совсем не собирался льстить своему приятелю.