Ваше благородие. Дилогия

Северюхин Олег Васильевич

И поехал, и понёс.

Разошёлся.

А прохожий

Улыбнулся, кепку снял.

– Хорошо ругаться можешь!
–

Только это и сказал.

Постоял ещё немного,

Дескать, что ж, прости, отец,

Мол,

пойду другой дорогой...

Тут бы делу и конец.

Но печник - душа живая,-

Знай меня, не лыком шит!
–

Припугнуть ещё желая:

– Как фамилия?
– кричит.

Тот вздохнул, пожал плечами,

Лысый, ростом невелик.

– Ленин,- просто отвечает.

– Ленин!
– Тут и сел старик.

Мои спокойные слова только разозлили хорунжего, и он просто начал беситься. В советские времена я бы ему просто махнул с левой и все вопросы были бы решены, но в императорской армии наносить оскорбление офицеру было непозволительно. Поэтому я взял кулаком за его ухо и повёл в сторону корпуса, благо он был недалеко. Завернув за угол металлической ограды, я дал хорошего пинка хорунжему и ушёл в корпус.

Такой день был хороший и нашёлся идиот, который всё испохабил.

На следующий день меня вызвали к директору корпуса.

– Что это, голубчик, - сказал генерал, - жалобы на вас сыплются со всех сторон. Вот, казаки на вас жалуются, хорунжего, заведующего буфетом в Офицерском собрании, оскорбили, - и он показал на сидевших за столом полковника и хорунжего с опухшим ухом.

– Да кто же его оскорблял? – удивился я. – Это он всех оскорблял и способствовал падению авторитета офицера российской императорской армии. Я его просто проводил до ограды кадетского корпуса, чтобы уйти от любопытных зевак, и затем сам ушёл в корпус.

– А кто меня за ухо драл и ещё пинка под зад отвесил? – заныл хорунжий. Это он, конечно, зря сделал.

– Ваше превосходительство, - сказал я, - я ему не отец, чтобы за уши драть и не старший товарищ, чтобы пинка под зад давать, но поведение его благородия господина хорунжего совершенно не соответствовали нормам взаимоотношений между военнослужащими. Если бы я его оскорбил, то у него на боку была шашка, с помощью которой он мог защитить свою поруганную честь. Если у него есть такое желание, то я могу предоставить ему такую возможность.

Генерал с полковником переглянулись и выслали меня и хорунжего из кабинета. Хорунжий глядел на меня таким волком, что готов был съесть меня вместе с сапогами.

Минут через десять полковник вышел из кабинета, козырнул мне, я образцово вскочил и щёлкнул каблуками. Когда они надевали шашки, я видел, как полковник показал увесистый кулак хорунжему. У них порядки простые.

После их ухода я зашёл в кабинет директора корпуса.

– Вы в рубашке родились, -

сказал мне директор. – Если бы не газета, то я и не знаю, что бы мне пришлось делать. Ваши эполеты могли быть под вопросом. – Он показал мне на газету на столе.

Вездесущий корреспондент в красках расписал, как молоденький хорунжий налетел на известного поэта и офицера кадетского корпуса Туманова. Надоев выслушивать оскорбления, Туманов взял хорунжего за ухо и поставил его в угол около ограды кадетского корпуса.

Как я потом узнал, хорунжий из полка не ушёл, но ему пришлось покинуть губернский центр и уехать служить в отдалённый улус Степного края. Возможно, что строевая служба в глуши сделает из него нормального человека.

Глава 41-50

Глава 41

Сдачу экзамена мы отмечали в ресторации «Иртыш». Мы это я с Марфой Никаноровной, Иннокентий Петрович и Иванов-третий с супругами.

На столе уха из стерляди, копчёная осетрина, бифштексы из говядины с жареными грибами, грузди солёные, шиповный отвар и на десерт кофе с пирожными. Мужчинам коньяк, дамам вино. Дамы разрешили мужчинам курить, и мы задымили после первого тоста за успешную сдачу экзамена.

– Кстати, - заметил Иннокентий Петрович, – через месяц Марфа Никаноровна сдаёт экзамен на получение квалификации младшего врача, так что экзамены идут один за другим. Давайте выпьем за успехи Марфы Никаноровны.

Мы с удовольствием выпили и закусили.

– Вы не собираетесь менять квартиру? – спросил меня Иванов-третий.

Все повернулись ко мне, потому что вопрос был не праздный. После получения офицерского звания для меня включался целый ряд ограничений. Будучи зауряд-прапорщиком, то есть старшим из сверхсрочных подпрапорщиков, мне не возбранялось снимать квартиру в районе проживания небогатых людей, а в офицерском состоянии в условиях большого города офицер должен иметь достойное жилье, пусть и скромное, но в престижном месте и в престижном здании, либо иметь свой частный дом.

Офицеру предоставлялось право иметь одну лошадь с экипажем, не облагаемые городским налогом. А лошадей сверх того - на общих основаниях с горожанами.

Офицеры не имели права принимать участие в торговых и промышленных товариществах и компаниях, а также в акционерных и частных кредитных учреждениях (банках). Даже если они были уволены в запас или отставку с правом ношения военного мундира. Запрещалось участвовать в чествованиях, носящих общественный характер и брать в долг деньги у нижних чинов.

Офицер мог вступить только в пристойный брак, причём вопрос пристойности брака рассматривался командиром полка. Но во всех случаях считались непристойными браки с проститутками, актрисами, еврейками, женщинами скандальной известности, разведёнными и эмансипированными женщинами, а также занимающимися литературной и журналистской деятельностью. И офицер мог вступать в брак при наличии реверса, то есть суммы, позволяющей ему достойно содержать свою семью.

Вопрос о нас с Марфой Никаноровной был задан вовремя, и он совершенно не праздный. Я посмотрел на Марфу Никаноровну и сказал, что пока не думал над этим вопросом, но всё равно найду его решение.