Вашингтон

Яковлев Николай Николаевич

17 сентября Вашингтон поднялся на борт величественного флагмана «Город Париж». Американцы уже были оглушены и ошеломлены воинскими почестями — холостыми залпами, музыкой, приветствиями, но подлинное испытание ожидало главнокомандующего на палубе. Де Грасс, гигант и толстяк, схватил в объятия Вашингтона и, обдавая запахом спиртного, заорал: «Вот и ты, мой дорогой крошка генерал!» Общий смех, Нокс хлопал руками по собственному исполинскому животу, демонстрируя, что уж он-то не уступает де Грассу. Вашингтон побелел, он, придававший такое значение ритуалу, был уязвлен до глубины души. Бесцеремонный моряк покусился на достоинство Соединенных Штатов! Он немедленно зачислил и де Грасса в число недоброжелателей

великих американских принципов, отзываясь о нем как о «смелом», но «совершенно бестактном» офицере.

Новые испытания и унижения — на ежедневных штабных совещаниях французы бойко сыпали специальными терминами и горячо обсуждали малопонятные дела, связанные со взятием Йорктауна правильной осадой. Надуваясь важностью, Вашингтон молча слушал... и соглашался. Он хранил достоинство номинального главнокомандующего, в то время как французские артиллеристы решали тактические вопросы. 9 октября, обложив Йорктаун и отрыв первую параллель, союзники открыли артиллерийский огонь по редутам Корнваллиса. Честь сделать первый выстрел была предоставлена Вашингтону. Он с удивлением увидел, что ядро точно легло в предназначенное место. Когда же загремели американские батареи, французы едва сдерживались от смеха. Ядра не поражали цели, бомбы часто не взрывались. Вашингтону объяснили, что у французов были новые пушки и хороший порох...

Рошамбо снисходительно заметил: «Нужно воздать американцам должное — они проявляли рвение, мужество и старались подражать... хотя они совершенно невежественны в проведении осады». Французский генерал не был прав во всем — если осаждавшие Корнваллиса 17 тысяч человек делились примерно поровну между французами и американцами, то французские потери при взятии Йорктауна более чем в два раза превысили американские. Континентальная армия наверняка куда лучше умела укрываться, частично за спинами французов. Что до Вашингтона, то он проявил должное мужество и невозмутимость, зафиксированные впоследствии в его жизнеописаниях.

Сцена первая. Ядро, упав рядом с Вашингтоном и капелланом, преподобным отцом Эвансом, засыпало землей шляпу служителя бога. Сняв ее, Эванс крякнул Вашингтону:

— Взгляните, генерал!

— Мистер Эванс, свезите лучше шляпу домой и покажите вашей жене и детям, — ответил Вашингтон.

Сцена вторая. Вашингтон и адъютант ожидают начала атаки вражеского редута. Пока тихо. Адъютант прикоснулся к руке Вашингтона и умоляюще произнес:

— Сэр, здесь вы стоите слишком открыто. Не лучше ли отступить немного назад?

— Полковник Кобб, если вы боитесь, вы вольны отойти!

Осада шла как по маслу по принципам великого в XVIII веке французского фортификатора Вобана. Заложили вторую параллель, перетащили на нее орудия и стали осыпать ядрами и бомбами не только Йорктаун, но и английские корабли, стоявшие в порту. Корнваллис, потеряв их, утрачивал возможность уйти из осажденного города. Лорда, прославившегося решительностью, в дни осады как подменили. Он не проявил нужной распорядительности и тратил время в основном на ругань в адрес Клинтона, который неразумными распоряжениями загнал его корпус в мышеловку. Он положился на выручку флота из Нью-Йорка, но подготовка экспедиции задержалась. Корнваллис сделал последнюю попытку — собрал лодки, чтобы перебросить личный состав корпуса через реку Йорк и уйти по суше от врага. Сильный шторм помешал осуществлению плана.

В боях под Йорктауном Вашингтон не забыл Гамильтона, дав ему возможность отличиться. Во главе четырехсот солдат Гамильтон взял в ночь с 14 на 15 октября английский редут, чтобы выровнять вторую параллель. На этом активные действия закончились — американцы потеряли 88 человек, французы — 186. Дело продолжили артиллеристы. Выдержав еще два дня бомбардировки — общие

потери Корнваллиса достигли 482 человек, — 17 октября он послал парламентеров договариваться о сдаче — ровно за неделю до прибытия к Чезапикскому заливу эскадры, посланной Клинтоном на помощь из Нью-Йорка.

Церемония капитуляции состоялась 19 октября 1781 года. Вдоль дороги из Йорктауна в два ряда выстроились союзные армии — французы слева, американцы справа. В дальнем конце коридора, образованного шеренгами солдат, Вашингтон, Рошамбо и множество генералов на конях. Нервное ожидание разрядили оркестры — французские играли «великолепно», американские «терпимо». Наконец из Йорктауна появилась колонна войск Корнваллиса. С первого взгляда было видно, что англичане и гессенцы не потеряли напрасно ночь перед капитуляцией — они медленно маршировали в парадных мундирах. Блестели начищенные пуговицы и штыки. Красные ряды англичан по своему великолепию могли соперничать только с белоснежными шеренгами французов.

Английские офицеры скомандовали равнение направо, и войска шли, пристально вглядываясь в лица французов, подчеркивая, что капитулируют перед равной армией, но не перед сбродом, толпившимся слева. Глухо рокотали барабаны, пронзительные волынки английского оркестра выводили песенку «Мир перевернулся вверх тормашками». Лафайет, гордо стоявший перед своей оборванной дивизией, не мог вынести такого бесчестья своих американских друзей. Он дал знак, и американский оркестр оглушительно грянул варварскую мелодию «Янки дудль». Английские солдаты, вздрогнув, инстинктивно взглянули в сторону, откуда доносился ужасающий шум. Американцы вовсю скалили зубы, строили рожи, приплясывали от восторга и грозили побежденным. Нет, лучше смотреть на французов, на лицах их офицеров, по крайней мере, братское сочувствие.

По мере приближения головы колонны Вашингтон жадно вглядывался в генерала, возглавлявшего ее. Он определенно не был Корнваллисом, много моложе и в мундире бригадного генерала. Корнваллис, сказавшись больным, прислал вместо себя генерала О'Хара. Англичанин повернул лошадь к группе французских генералов и осведомился, где Рошамбо. Французы поняли намерение О'Хара вручить шпагу их военачальнику и адресовали представителя Корнваллиса к Вашингтону. Тот с видимой неохотой подъехал к американским генералам. В тонкостях этикета Вашингтон ориентировался молниеносно. Он указал О'Хара на генерала Линкольна, совсем недавно сдавшего Чарлстон, выменянного из плена и теперь красовавшегося среди торжествующих победителей.

Армия Корнваллиса сдалась. В плен пошло свыше 8 тысяч англичан и гессенцев, грубо говоря, четвертая часть сил, которыми Англия располагала в Северной Америке. Вечером Вашингтон дал банкет в честь командования трех армий. Американцы негодовали по поводу сверхвнимательного отношения французов и англичан друг к другу, их объединял дух «законных» армий монархов. Вашингтон возгласил тост за короля Франции.

Победу над Йорктауном США встретили колокольным звоном, фейерверками, банкетами. Толпы кричали «ура!» и чествовали патриотов. Конгресс благодарил направо и налево. Он вотировал преподнести два взятых английских знамени Вашингтону; по трофейной пушке Рошамбо и де Грассу; лошадь и шпагу гонцу, привезшему в Филадельфию весть о победе. Получение из Франции наконец бочонков с золотыми монетами (очередной заем) поднял энтузиазм почтенного собрания на невиданные высоты. Постановили воздвигнуть в Йорктауне мраморную колонну, увенчанную эмблемами союза между США и Францией с надписью-рассказом о достопамятной осаде и капитуляции. Республика расправляла крылья — начав с назидательных латинских изречений о вредоносных тиранах, намалеванных на щитах, обращенных к неприятелю во время осады, теперь надпись на мраморе на века!