Вашингтонская история
Шрифт:
Месяца два назад, когда она получила последнюю прибавку, Тэчер заметил с кривой усмешкой:
— Если будешь так усердно заниматься политикой, того и гляди станешь первой женщиной-президентом!
И после каждой прибавки он со все более рьяной настойчивостью уверял, что ее деньги им совсем не нужны, что он может оплачивать все расходы один, включая хозяйство, машину, прислугу и частный детский сад, куда ходила Джини. Однако, со свойственной ему непоследовательностью, он вскоре совсем перестал оплачивать хозяйственные расходы и тратил деньги как ему вздумается. Это означало, что
И это было еще одним поводом для раздоров, которые она не в силах была уладить; и все чаще и чаще она мысленно возвращалась к однажды принятому, ясному и четкому решению: она не может больше жить с Тэчером.
Но так или иначе, она знала, что сегодня вечером должна будет просить у Тэчера прощения за свои слова. И когда она утвердилась в этой мысли, ей стало чуточку легче. Теперь она может заняться текущими делами и работать усердно, со всей присущей ей энергией. А дел предстояло много: скоро зажужжат телефоны, надо будет назначать встречи, созывать совещания, отвечать на срочные письма, наводить справки — словом, делать все, что потребуется мистеру Каннингему.
Ну что ж, пора взять себя в руки. Сейчас начнется рабочий день. Фейс вытащила из сумочки пудреницу и посмотрелась в зеркальце. Так и есть, губы опять накрашены кое-как. Это случалось каждый раз, когда Тэчер доводил ее до отчаяния. Она почти машинально водила палочкой по губам. Должно быть, сегодня у нее дрожали руки, потому что линия губ была смазана, а уголки рта приподняты кверху, будто в насильственной улыбке. Фейс задумчиво усмехнулась, показав ровный белый ряд верхних зубов, и крупный рот ее вновь приобрел чувственную прелесть.
Проводя помадой по губам, Фейс услышала гулкие шаги в коридоре, выложенном мраморными плитами. Посетители из дипломатического мира очень редко являлись в такую рань. Фейс недоуменно взглянула на две качающиеся полустворки, которые заменяли дверь. Для мистера Каннингема, казалось бы, слишком рано, — вчера он работал до самой ночи. Кроме того, шагам недоставало его веселой бодрости… вернее, поправила она себя, прежней веселой бодрости… ибо, по словам мистера Каннингема, он уже утратил всякие иллюзии и не нашел ничего взамен. И конечно, это не Генри, — тот, приходя наливать чернильницы, движется совсем бесшумно.
Шаги стали громче, ближе. Шел явно грузный человек с металлическими подковками на каблуках. Стук каблуков оборвался, и под нижним краем створок показались ноги в мешковатых парусиновых брюках, а над верхним краем — замызганная белая панама. Человек помедлил, потом толкнул створки, распахнувшиеся с чуть слышным шелестом.
Шагнув в приемную, человек остановился и, слегка нахмурившись, уставился на Фейс. Он был массивен,
— Не скажете ли, мэм, где тут такая миссис Фейс Роблес Вэнс? — услышала Фейс голос с сильным южным акцентом.
Она положила губную помаду на стол.
— Это я.
Показалось ли ей, или он в самом деле сделал ударение на фамилии «Роблес»? А может, это вышло случайно — ведь южане всегда одни слова проглатывают, а другие выделяют.
— Вот это здорово! — воскликнул посетитель. Сняв панаму, он промокнул потный лоб скомканным платком. Со лба платок переполз на макушку, где в редких, неопределенного цвета волосах просвечивала плешь.
— Потеха, да и только, — продолжал он, — играть в прятки в такую жарищу! Этот шпик внизу заставил меня искать вас по всем этажам. Черт знает что!
— О, — растерянно произнесла Фейс. Ей казалось, что незнакомец сверлит ее взглядом; но это, наверно, потому, что у него такие крохотные глазки, уверяла она себя. Ей хотелось спросить, что ему нужно, однако она почему-то чувствовала себя неловко от пристального внимания, с каким он ее разглядывал. И он, по-видимому, тоже смотрел на нее не без замешательства. Быть может, он представлял ее себе совсем иначе и удивлен, что она оказалась не такой? Ведь когда он обратился к ней, в голосе его звучали самые почтительные нотки — «мэм» сказал он. И тотчас же она поняла в чем дело: южанин увидел перед собой настоящую леди.
— У меня для вас кое-что есть, миссис Вэнс, — сказал незнакомец.
И в голосе его уже не было почтительности. Когда-то в детстве мальчик постарше Фейс вот таким же тоном подозвал ее, а потом положил в ее доверчиво протянутую руку скользкого червяка.
— Что именно? — спросила Фейс.
Из внутреннего кармана пиджака он достал сложенную розовую бумажку размером с почтовый конверт. Развернув, он протянул ее Фейс.
— Что это?
— А вы разве неграмотная? — грубо сказал он.
Фейс бессознательным жестом взяла розовую бумажку. И так же бессознательно заметила печать, которая ставится на официальных документах, и подлинную подпись председателя палаты представителей.
— Ничего не понимаю… — произнесла Фейс.
— Это вызов, сестренка. И не уверяйте, будто вы не знаете, что такое вызов!
«Итак, из „мэм“ я превратилась в „сестренку“», — мелькнула у нее совсем уж неуместная мысль. Человек говорил с ней привычно-властным тоном полисмена. Очевидно, он считает ее преступницей.
— Вам велено, — продолжал он, как бы стараясь вдолбить ей, в чем тут дело, — послезавтра в одиннадцать часов явиться в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Вас хотят кой о чем порасспросить. Ясно?
— Но это, наверное, ошибка! — воскликнула Фейс. — Должно быть, вызывают кого-то другого…
— Нет уж, там, знаете, не ошибаются. — Он нахлобучил на голову бесформенную панаму и двинулся к двери.
— Но почему меня? — крикнула она ему вслед в смятении, еще не веря случившемуся. — Зачем они вызывают меня?