Васил Левский
Шрифт:
В марте военный министр Блазнавац приказал выслать из Белграда группу наиболее активных легионеров. Приказ Блазнаваца завершил провокацию. Легионеры, доведенные до отчаяния, подали рапорт о коллективной отставке.
В апреле 1868 года второй болгарский легион прекратил существование. Так сербское правительство, чтобы выгородить себя перед русской дипломатией, свалило вину за роспуск легионеров на самих болгарских легионеров.
Итальянский консул, узнав о роспуске легиона, явился к сербскому военному министру и известил его, что австрийский и турецкий консулы очень обрадованы этим столь приятным
Вероломный поступок сербских властей потряс не только болгар, но и те сербские круги, для которых было дорого братское единство двух народов. В газету «Народност», издаваемую в Бухаресте Болгарским центральным тайным комитетом, было передано письмо с подписями многих видных сербов. В этом письме, опубликованном под заголовком «Искренняя речь сербов к братьям болгарам», говорилось:
«Братья болгары!
Противобратские и нечеловеческие дела Белградского тиранского правительства, а особенно недавний его поступок с воинами болгарского легиона в Белграде разрывают сердца и воспламеняют пламенный праведный гнев не только в братьях болгарах и сербах, но и в каждом человеке, который имеет хоть сколько-нибудь христианского и человеческого чувства.
...Мы, нижеподписавшиеся, от имени всего сербского народа снимаем с себя и Сербии весь срам и беззаконие, творимые нынешним сербским деспотическим и тираническим правлением, а к вам, братья болгары, простираем братские руки и просим вас быть уверенными, что придет час, когда исчезнут лукавые предатели и злодеи и наши и ваши, и что воскреснет и заблестит, как солнце, свет свободы над братским согласием болгарского и сербского народов».
Известие о роспуске легиона не произвело на Левского ошеломляющего впечатления. Он давно этого ожидал. Стоян Чакыров, его товарищ по легиону, рассказывает:
«В тот раз, когда мы пришли навестить Левского, мы застали его на ногах, смеющегося.
— Аратлик! [41] Знаете ли вы, что я уже совсем выздоровел?
Мы обрадовались. Христо Иванов сказал:
— Васил, знаешь ли новость? Легион распущен.
— Ну что же, это должно было случиться. Теперь, братья мои, надо подумать, что делать дальше».
И тогда произошел разговор, в котором обнажились мысли Левского, рожденные в долгие часы раздумий о судьбах родины, о путях и средствах ее освобождения.
41
Аратлик — приятель, друг (тур,):
— Народ наш не подготовлен, друзья мои, и мы, говорю вам по своему опыту, когда были прошлым летом на Балканах, встретили очень большие трудности, потому что те, за которых идешь умирать, не только не хотят тебе помочь, но еще и предадут врагам. Но они, рабы, не виновны, никто не позаботился их приготовить, поэтому они и не знают, что делать. С четами готовить народ — опасно и бесполезно: турки стоят на страже, и наше народное дело встречается все с большими трудностями.
—
— Да, просвещение дело неплохое, но это очень долгий путь к свободе, дорогой Стоян.
— Это верно, что путь долгий и кружной, но, по-моему, и самый верный, самый безопасный, — ответил Стоян. — Болгарский народ терпел четыреста лет, потерпит еще немного — лет сорок-пятьдесят, но зато получит вечную свободу и небольшими жертвами, малой кровью.
— Нет, друзья, я думаю иначе. Вернее будет, если мы вместе с просвещением будем пробуждать народ через такие тайные общества, которые имеют другое назначение, нежели только просвещение.
Обратившись к своему давнему другу Христо Иванову, Левский продолжил:
— Мы с тобой, Христо, по возрасту и образованию не пригодны ни в учителя, ни в ученики. Учителями были бы никудышными, а для учеников — стары. Но и для нас есть работа, да еще важнее, чем идти в горы сражаться. Мы пойдем в Болгарию, где лучше знаем местность и людей, а люди лучше знают нас, и займемся там организацией тайных обществ, которые глубже подкопают основы Турецкой империи, нежели четы, которые переплывают Дунай и идут биться с турками грудь с грудью. Возьмем отсюда некоторых товарищей и перейдем через границу, а там, в Болгарии обдумаем, что делать...
Еще не закончил Левский свою, мысль, как вошел Ангел Кынчев. юноша которому суждено будет оставить короткий, но яркий след в историй болгарского освободительного движения. Он заинтересовался разговором и попросил Левского повторить сказанное, Выслушав его, Кынчев воскликнул:
— И я уйду из академии и вместе с вами поеду в Болгарию!
— Нет, Кынчев, нельзя оставлять академию, — прервал его Левский. — Нам в Болгарии и офицеры будут нужны. Ты не только не уходи из училища, но и других, если можешь, привлеки к себе товарищей. Повторяю тебе: нам потребуется много офицеров. Как ты думаешь, Стоян?
— Как я думаю? Я думаю, что будут нужны офицеры, и учителя, и всякие другие ученые люди, и чем больше ученых, тем лучше..
— Правильно говоришь, а потому мой тебе совет, Стоян, поступай в академию, где учится Ангел Кынчев. Ты еще молод, иди изучи военное искусство, а когда вернешься к нам, ты будешь нам полезен, как Кынчев, как многие другие.
Кынчев не хотел и слушать о том, чтобы остаться в академии, но Левский настоял, и тот, наконец, согласился.
Друзья распрощались и отправились в казарму. Там шли последние сборы. Легионеры покидали Сербию.
Вскоре ушел и Левский. Ушел в новую жизнь с новыми планами.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БЕЗУМСТВО ХРАБРЫХ
Сама история готовила ярчайшее подтверждение взглядам Левского на четническую тактику национально-освободительной борьбы.
Ценою гибели отважных сынов Болгарии хотела она показать, как бесплодна попытка поднять народ на восстание подвигом обреченных одиночек.