Васил Левский
Шрифт:
— Мыло! Мыло! Кому надо мыло?
В болгарской части Никопола торговец остановился у постоялого двора Косты Хинкова.
— Хозяин! Бери мыло. Остатки дешево продам.
— Иди в дом, пусть хозяйка посмотрит, какое у тебя мыло.
Цена сходная, мыло продано. Когда хозяйка удалилась, торговец обратился к хозяину:
— Ну, а теперь, Коста, иди к Полихрону Алексиеву, скажи, что я приехал за листовками.
— Васил? Дьякон? Ты ли это? — опешил Коста Хинков.
— Ну, конечно, я. А ты и не узнал!..
На следующий день торговец мылом, заполнив мешок городским товаром, а широкий пояс — листовками, ехал обратно по плевенской дороге.
Плевен —
В Плевене очень важно иметь революционный комитет, и Левский берется за организацию его. Анастас поп Хинов собрал верных людей. Левский рассказал им о предстоящей работе, познакомил с обращением Временного правительства. Поднявшись, он, звонко отчеканивая каждое слово, читал:
— «Болгарин! Все, что было самым святым, милым и дорогим в твоем злосчастном роду, сегодня осквернено, растоптано. Твоя святая вера страдает, твоя жизнь в руках бешеного паши, твоя честь повержена в грязь. Но ни слезы твои, ни стоны твои, ни мольбы твои никто не слышит. Горький опыт тебя учит, что ни в чем нельзя надеяться на султанов и их лживых советников.
Всякий народ достоин своей судьбы. Только раб душой добровольно мирится со своей участью. Покажите, болгары, что мы не сотворены для рабства, что мы достойные сыны наших славных отцов. Поднимайтесь, братья болгары! Берите косы, ножи, дубины, избавьтесь от постыдного рабства! Надейтесь только на себя и на вашу силу...»
Переведя взгляд с внимательных слушателей на окно, Левский, будто обращаясь к живущим там, в городе, продолжал:
— «А вы, братья магометанской веры, где ваши права, которыми вы когда-то наслаждались? Что вы приобрели, непрестанно проливая кровь? И вы, братья, унижены и обмануты, как и мы. Все, что вы имели когда-то, умерло в несправедливом государстве, где господствует насилие и произвол...
Мы видим в вас братьев, которые живут вместе с нами свыше четырех веков в одном государстве, которые вместе с нами терпят одни и те же муки. Мы, болгары, подаем вам братскую руку. Мы не хотим вести с вами религиозные счеты. Благо тем, кто счастлив в своей вере. Ходите, братья, в джамии свои молиться богу по своему обряду. Это ничуть не помешает вам быть равноправными в свободной Болгарии.
Братья мусульмане! Те, кто направляет ваше оружие против нас, наших жен и детей, те ваши и наши враги. Они думают только о том, чтобы господствовать над нами и вами да пить нашу и вашу кровь. Поднимайтесь вместе с нами за вашу и нашу свободу!
А вы, братья болгары, —- обратился Левский к сидящим в доме, — смелее беритесь за оружие против ваших вековых угнетателей. Достаточно мы пролили слез. Наступает долгожданный час! Ждите знака, который вам подадут со Стара Планины, и тогда вперед!»
— Тогда вперед! — подхватили слова Левского.
— Да здравствует свобода! Ура Болгарии!
— Тише, братья, — предупредил осторожный Анастас Хинов.
Долго еще в доме горел светильник, освещая возбужденные лица.
Утром из Плевена по дороге в Ловеч ехали два всадника: первый — по виду состоятельный болгарин, второй — его слуга. Ехали не спеша, как полагается солидным людям. На полпути в рощице при дороге остановились позавтракать на виду у расположившейся неподалеку богатой турецкой семьи. Слуга расстелил ковер, достал из переметной сумы всякие вкусные припасы и баклагу с вином. Знай, мол, наших, едет не какая-нибудь голытьба. Болгарин почтительно, на расстоянии
44
Феска — турецкий головной убор. Его носили также те болгары, которые хотели подчеркнуть свою преданность Турецкой империи.
Турок спросил:
— Куда идешь?
— В Ловеч, эфенди, по торговым делам. Покупаю, продаю крупный рогатый скот. А вы, разрешите узнать, милостивый эфенди?
— В Ловеч, — коротко бросил турок.
— Благополучно доехать, эфенди.
Кончился отдых. Турок усадил свою немалую семейку в телегу, тяжело взобрался на коня и тронулся в путь.
А за турком следом зашагали кони двух болгар: купца и его слуги. Так и въехали в Ловеч.
Живописен Ловеч. Быстрый Осым делит его на две части. На правом берегу, скалистом и крутом, живут болгары. Дома двухэтажные: низ из неотесанного камня, верх — деревянный. Стрехи крыш вынесены далеко, чуть не соприкасаются со стрехами соседних домов. Улицы так узки, что из окна в окно можно пожать руку соседа. Тянутся улочки к вершине холма, увенчанного стенами старой крепости. Во дворах — фруктовые деревья, цветы, веранды завиты виноградом, по каменным стенам, окружающим двор, ползет плющ. В стене, граничащей с соседним двором, сделана чуть приметная калиточка — комшулук. Соседи — комшиите — общались, не выходя на улицу. В тех условиях это было очень важно. В случае опасности можно было по дворам выбраться из города или скрыться где-либо у соседей.
Левый берег, ровный, более пригодный для жилья, заселен турками. Здесь дворы просторнее и сады пышнее.
Город богатый. На главной улице много мастерских и лавок. Лавки и на крытом мосту через Осым. Расположены они под одной крышей, по обе стороны проезжей части моста.
О благосостоянии города говорят и многочисленные минареты, точно стрелы вонзенные в небо. Среди зелени садов эти белые стройные сооружения выглядят очень эффектно.
...Наши путники подъезжали к Ловечу в майский день. Город предстал перед ними в великолепии яркой зелени и цветении садов. Дорога из Плевена при въезде в Ловеч вливалась в его главную улицу, оживленную, бойкую. Ловечские болгары статны, красивы, особенно женщины. В своих живописных костюмах они сами как цветы.
Любуется купец, впервые он в Ловече. Повернувшись к едущему позади слуге, громко говорит:
— Узнай, где церковь святой богородицы. Заедем помолиться, чтоб ниспослала нам мать божья успешную торговлю.
Церковь отыскали. Она была закрыта. Напротив ее — дом священника. Купец постучал. Вышел сам хозяин, человек в годах, но с живыми, молодыми глазами. Купец поздоровался, поцеловал руку священника:
— Еду из Плевена по торговым делам. Хотел бы отслужить молебен, батюшка.
— Что же, это можно, скоро, кстати, и служба начнется. А пока пройдите в дом, отдохните с дороги, прошу вас.
Оставив, как того требовал обычай, обувь на веранде, купец в чулках проследовал в дом. Комната, куда его ввели, большая, вдоль стен миндери — лавки, крытые коврами, и на них подушки. В стенных углублениях на полках много книг в хороших переплетах. Софра — низенький столик для еды— сделан красиво, добротно. Купец с нескрываемым любопытством разглядывал обстановку. Хозяин заметил и смущенно сказал:
— Сам все мастерю. Люблю постолярничать, книги переплести, да и сапожничеством тоже не гнушаюсь.