Василинка из Царской Ветки
Шрифт:
– Вот бог, а вот порог. Ваш товар, барышня, не для нас, мы люди простые, нам ваша городская мазь без надобности...
У каждого хутора все начиналось сначала. Первыми нападали собаки, и потом шли вопросы, что принесла, а впрочем - никого не привлекал ее товар.
– Хозяюшка, может, дадите что поесть, хоть корочку?
– взмолилась она наконец.
– Со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было...
– Разве всех вас, нищих, накормишь?
– бросила хозяйка.
После этих слов ноги нищенки покачнулись, она как стояла,
Через сколько времени она пришла в себя, женщина не знала. На груди у нее лежал черствый ломтик хлеба. За наглухо закрытыми воротами рвались на цепи и заходились от лая собаки...
РЖАНЫЕ КОЛОСЬЯ
Под вечер в дом зашел Самсонов. Потоптавшись в кухне у дверей, присел у стола на табуретку. Василинка внимательно следила за гостем. Всегда он приходил к отцу по делам. Какое ж нынче дело у него? Отца давно нет дома. Как послали его на Южный фронт, так и неизвестно, где девался.
Может, этот человек в замасленной тужурке принес им хорошие вести? Затаив дыхание, Василинка ждет, что он скажет. Но Самсонов также, как и они, ничего не знает о бригаде, с которой выехал ее отец.
– Зашел узнать, как живете с семьей, Алексеевна.
– Хвалиться нечем, - отвечает мама.
– Нынче всем не сладко. Окончится гражданская война, тогда по-другому заживем! С победой мировой революции придет настоящая жизнь.
– Скоро ли она настанет, эта настоящая жизнь?
– робко спрашивает мама.
– Сама не придет, за нее нужно сражаться, всеми силами бороться.
Василинка не представляет, как бороться. Наверное, и мама не знает, что делать. Потому что она завела разговор о детях, которых нечем кормить.
– Вот-вот, я об этом и пришел поговорить. Товарищи послали сообщить, что тем семьям, кормильцы которых на фронте, будет выдано по пуду овса.
Услышав такую новость, Василинка уже не слушает гостя. Хоть и не любит она скользкий овсяный кисель, а все же обрадовалась. Она тоже за то, чтобы уже сегодня или завтра победила мировая революция, чтобы вернулся домой папа и ей не надо было бы стоять за осьмушкой хлеба по нескольку часов в очереди. Вот и сегодня отстояла она полдня, но не хватило ей осьмушки, так и пришла с пустыми руками.
Вечером Василинка долго не засыпает. Смотрит на молчаливую озабоченную маму, сидящую у стола. Горит коптилка. Желтый язычок пламени то вытянется и наклонится набок, то выпрямится и осветит мамины руки, которые нашивают заплату на Митькины штанишки. Митька совсем еще мал, ничего не понимает, он просит перед сном хлеба. А мама уговаривает:
– Спи, сынок, спи, маленький. Утром дадут овса, хватит вам, пока я буду на заработках.
Чуток поплакав, Митька засыпает, слипаются ресницы и у Василинки.
Утром мама снова собирается в поездку. Только никаких вещей не берет с собой. Правда, и брать уже нечего. Нет на столах салфеток, нет розового покрывала, которое стелили только по большим праздникам.
– Мамочка милая, родная, возьми
– просит Василинка.
– Не гулять же я еду и не в гости к родственникам, - объясняет мама. Работу искать буду.
Василинка и сама знает, что не к родственникам. Она же не маленькая. Ах, как жаль, что еще не прогнали немцев с маминой родины. Вот бы куда поехать в гости! Она часто вспоминает то далекое лето, когда гостили у тети Агафьи...
...Поезд остановился поздно вечером. Недалеко от станции, версты три отсюда, живет мамина знакомая. Василинка босиком идет рядом с мамой и несет в руках свои туфли. Вокруг тишина. Спит в отдалении лес, спят поля, спит деревня и измученные тяжелой работой люди. Василинка с мамой идут по широкой деревенской улице, по обе стороны которой стоят серенькие хатки с одним или двумя маленькими окошками.
Наконец мама подходит к небольшому дому, окно которого вместо стекла заставлено лучинками, взбирается на завалинку и стучит в раму. За окном молчат. Мама стучит вновь, настойчивей. Наконец в окне показывается заспанное лицо.
– Ты, Алексеевна? Заходи, заходи. Сейчас открою сени.
Василинка с мамой переступают порог дома. Пахнет чем-то застоялым, кислым.
– Ложитесь на лавках, зажечь нечего, - слышен хриплый голос хозяйки. Мама помогает Василинке устроиться на лавке под иконами, а сама ложится напротив. И хотя Василинке неудобно лежать на жесткой постели, она мгновенно засыпает.
– А твой все воюет?
– долетает до Василинкиного уха. Она просыпается и видит, что на дворе уже утро, что мама сидит у печи на низенькой скамейке, чистит молодую картошку и бросает в большой чугун с водой.
– Воюет, а я одна мыкаюсь с детьми.
– И хозяйка переводит разговор на другое, видно, на самое главное, что ее волнует и беспокоит.
– Землицу панскую по душам поделили. Вот теперь бы Евхиму моему за нее взяться - есть к чему приложить руки. А что же я одна сделаю? И обрабатывать нечем, и нанять не за что...
– Ничего не поделаешь, моя милая, - война. И мой муж все равно как мобилизованный. Когда ездил по Рижско-Орловской дороге, то через два-три дня домой возвращался, а нынче на Южном фронте. Не знаю, живой ли.
– Вряд ли вернется мой Евхим, - печально говорит хозяйка.
– Гадала тут мне одна, так карты не показывают, что вернется.
– А ты не обращай внимания на карты. Разве им можно верить?
Лежа на лавке, Василинка еще долго слушает грустный разговор. Наконец тихо встает и подходит к маме. В печи варится картошка, и так вкусно пахнет, что невозможно дождаться, пока она сварится.
Позавтракав почти без соли молодой картошкой, Василинка с мамой идут наниматься на жатву. Идут к Скоробогатому, который живет на хуторе за деревней. Дома его не видно за большим садом. Аж ветки погнулись у яблонь. Почти каждая подперта длинными кольями. А на земле под яблонями будто нарочно кто расстелил разноцветный ковер.