Василиса из рода Ягинь

Когда она вошла в деревню, все песни смолкли, и наступила настороженная и тревожная тишина.

Было слышно, как матери подзывают своих детей, а те сбегаются, как цыплята под пестрые платки.

– Ванко! Ванко! – кричал охрипший женский голос.

Прямо по дороге спешил к протянутой материнской руке мальчонка в длинной рубахе, чтобы тут же юркнуть за мать, чтобы потом опасливо оттуда выглянуть.

– Мама, а кто это? – слышался перепуганный детский шепот. Грязный палец указывал на

странную девушку, которая вошла в деревню, минуя караульную башню. Сама она была странной, белой-белой. Не чета загорелым крестьянкам с огрубевшими руками. Тонкая, как березка, худющая с расправленными плечами.

Тяжкий труд уже заставил сгорбиться половину женщин, а она шла ровная, словно не знала ни сохи, ни плуга, не таскала ведра из колодца, не горбилась над вышивкой.

– Тише, тише, – шипели матери, не сводя глаз с незнакомки.

Незнакомка шла, осматриваясь по сторонам. Деревня затихла, глядя на незваную гостью. Даже парни с девушками, которые до этого запевали песни и смеялись на завалинке возле одной избы, умолкли, провожая взглядом невысокую фигуру.

– Страшно, матушка! – вжимались дети, но при этом с любопытством смотрели на девушку. А ведь было на что смотреть!

Ростом она была не дюжа, лицом бела. В светлой косе пестрели заговоренные ленты. Длинный сарафан, расшитый защитными узорами, шуршал по утренней росе. Большие голубые глаза с удивлением осматривали просевшие крыши, кривые окна и собак, которые, словно с цепи сорвались, едва почуяв незнакомые запах. Они разрывались хриплым лаем, учуяв то, что не чуяли люди. Запах навьих.

В руках у девицы был посох, увенчанный человеческим черепом. На голове мрачный кокошник, словно костяные пальцы, оплетённые паутиной. А может, то они и были. Кто ж знал!

На плече гостьи дремал огромный черный филин.

– Это ж василиса, – испуганно перешептывался люд, пока василиса обводила взглядом убогие бревенчатые дома и тех, кто высыпал из них поглазеть.

Близко к ней не подходили. Сторонились. Опасались.

Гостей в деревне мало бывало. Да и от тех, что бывали жди беды.

– Ходят василисы, детей воруют, – слышался трусливый шепот за спиной. – Из лесу приходят… Говорят, что сами они – сила нечистая… Тише-тише… Зачем пришла? А кто знает? Неужто у кого-то домовой расшалился?

– Чем обязаны, – послышался громкий голос седого мужика, который снимал с себя шапку, обнажая взъерошенные волосы. – Староста Бадейка…

– Из лесу вышла, тропами нехожими и погаными шла, – не мог успокоиться люд, вытаращив глаза на страшный череп, украсивший посох. На мгновенье он сверкнул глазами. – Гиблыми… По таким пройдешь там и сгинешь. А ей ничего! Хоть бы хны!

– Здравия вам, – послышался голос василисы. Она стояла посреди деревни. – Староста…

– С чем пожаловали? – дрожащим голосом спросил староста, пока где-то отчаянно кричал петух и лаяли собаки.

Высокая бревенчатая смотровая башня в самом центре деревни смотрела сразу во все стороны Черного Леса.

– Бом, бом, бом, – опомнился звонарь, дергая за

язык старинный тревожный колокол. Гулкие удары возвещали пожар, свадьбу, похороны, приход чужаков, нападение и прочие важные для деревни события.

Раскатистый звон поднял перепуганных птиц, которые тут же вспорхнули в сумрачное, затянутое утренней дымкой, небо и разлетелись над древним лесом.

– В Красный Посад иду, – ответила василиса, с удивлением глядя на людей.

– Я же тебе говорил, – послышался негромкий голос Филина. – Деревня, это тебе не лес. – Народу много, шуму много, толку мало. Привыкай. Ну… Че молчишь? Давай, про беды спрашивай! Что я тебя должен за язык тянуть!

– Может, беда какая у вас приключилась? – спросила василиса, а голос ее чуть не дрогнул. – Рассказывайте, люди, добрые… Помогу, чем смогу…

– Не бесплатно, – пихал головой филин, делая вид, что крепко спит и ворочается во сне. – Сколько тебя учить надо! Ой, чую, без меня ты с голоду помрешь! Я – то себе мышь поймаю! Ты не переживай! Но не поделюсь! Будешь сосать мышиные косточки!

– Коли в цене сойдемся, – негромко и даже немного робко добавила молодая василиса. И покрепче сжала свой страшный посох.

– Так ведь есть беда! – сделал шаг вперед староста, указывая рукой за околицу. – Совсем одолели! Ни шагу ступить! Как налетят, окаянные, как небо заполонят! Крыльями бьют, с ног валят! Вчера ребятенка унесли! Мать не доглядела!

В тишине послышался плач возле одной неказистой избы. Напротив избы стояло старое деревянное корыто, а на бревне, прислонившись к деревянному столбу, сидела израненная женщина, в окружении взъерошенных детей. Дети облепили ее со всех сторон, утешая. Но при этом сами ревели!

Василиса посмотрела на мрачный лес, которые начинался за околицей. Даже дорога сворачивала направо, где деревья не такие густые, не рискуя вести путников через мрачные дебри.

– Где унесли? Из деревни? – выдохнула василиса, пока бабы налетели на несчастную, утешая ее.

– Да два шага за околицу сделал! Мы уже подрядились, как на горизонте их завидим, так во все колокола трезвонить. Это дите глуховато было! Или напугалось! Мамка не успела. Бросилась за околицу, отбить пыталась! А они, гляди, что с ней сделали! Сама едва жива осталась. У них перья, как мечи! Мы уж и стреляли с башни. Да что толку? Семь сердец у них! В одно попадешь, в шесть промахнешься!

Староста уже вел василису в сторону завалинки.

– А ну пошли прочь! – шугнул утешительниц староста. А те вспорхнули, словно птицы, отходя на несколько шагов. – Гляди, василисушка!

Баба подняла глаза. Руки ее были перемотаны. Сквозь лен виднелась спекшаяся кровь. На лице – глубокие кровавые ссадины.

– Матушка, – послышался детский всхлип, пока василиса разматывала повязки. На руках виднелись следы зубов и порезы. Ну и лютые.!

– Да погодь ты! Не видишь, что старшие разговаривают! – прикрикнул староста. – Совсем спасу нет! А до ентого тоже ребятенка унесли. Сестра за ним пошла… Не вернулась!