Василий Блюхер. Книга 1
Шрифт:
Стачка закончилась победой рабочих, и весть об этом побежала по проводам всей России.
В Саратове запасные солдаты учинили разгром на Цыганской улице в гостинице Митрофанова. Пристав приготовился отправиться к бунтовщикам, но получил сведения, что на Александровской улице в трактире Макарова солдаты тоже бьют стекла и двери. Прискакал он на Александровскую улицу в сопровождении двух казаков. Солдаты, увидев казаков, яростно набросились на них, стащили одного с коня и избили до полусмерти. Другой казак и пристав ускакали.
В Екатеринославское управление полиции
В Смоленске под Новый год неизвестные из пушки произвели два выстрела по дому губернатора Звегинцова. Стрелявшие не знали, что губернатор за три дня до этого уехал с семьей в Петербург.
В эти же дни в Петербурге на Путиловском заводе, где исподволь зрело недовольство администрацией, произошло небольшое событие, разросшееся за три недели в массовую стачку петербургских рабочих. Мастер Путиловского завода Тетявкин уволил четырех рабочих — Сергунина, Субботина, Уколова и Федорова — за участие в гапоновском обществе. Не так давно поп Гапон, с разрешения полицейских властей, создал в столице общество фабрично-заводских рабочих, истинной целью которого было отвлечь их от революционной борьбы с самодержавием. В ответ на увольнение рабочих путиловцы забастовали и направили делегатов к директору Смирнову с требованием принять их. Смирнов отказался. Тогда сам Гапон отправился к градоначальнику Фулону, но тоже ничего не добился.
Спустя неделю экстренное совещание членов гапоновского общества приняло ряд решений: во-первых, заявить через градоначальника правительству, что отношение труда и капитала в России ненормально; во-вторых, удалить мастера Тетявкина с завода; в-третьих, принять обратно уволенных рабочих.
«Если эти требования не будут удовлетворены, — писали рабочие, — то мы не ручаемся за спокойное течение жизни города».
Смирнов продолжал упрямствовать.
После Нового года требования рабочих возросли: восьмичасовой рабочий день, работа в три смены, отмена сверхурочных, повышение заработной платы.
Четвертого января к путиловцам примкнули 2500 рабочих франко-русского завода, пятого забастовали уже 6 фабрик — 26 тысяч рабочих, а восьмого — 456 фабрик и заводов — 150 тысяч. Во всех чайных и трактирах — митинги, собрания, все выступают, голосят, требуют. В столице рокочет людское море, не утихая до поздней ночи. Буржуазия, купцы, чиновники и мещане притаились — что день грядущий им готовит? Был канун воскресного дня, и все знали, что утром Гапон поведет к Зимнему дворцу рабочих, которые будут жаловаться царю на тяжелую жизнь.
А тут еще неутешительные вести с театра военных действий на Дальнем Востоке. Крепость Порт-Артур, на которую Россия потратила в течение шести лет владения сотни миллионов рублей и хвалилась
Каждый час приносил новые события. Забастовали рабочие арсенала, машиностроительного заводи «Феникс», Невской ниточной мануфактуры, чугунолитейного Пульмана, Старо-Сампсониевской фабрики, В морозный день шестого января, во время крещенского водосвятия на Неве, в честь рождения наследника Алексея одна из салютовавших пушек выстрелила по направлению к Иордани картечью, а не холостым зарядом. Что творилось! Министр внутренних дел Святополк-Мирский, сменивший убитого Плеве, испугался и два дня не выходил из дому.
В субботу днем рабочие узнали, что Гапон написал письмо Святополк-Мирскому и имел с ним свидание. Кто-то пустил слух, что Гапон провокатор, но к вечеру слух замер, потому что митрополит Антоний наложил на Гапона епитимью за то, что он возбуждает народ в тяжелое время. Ночью стало известно, что утром состоится манифестация.
Василий знал, что питерские рабочие бастуют, но в присутствии хозяина делал вид, что ему совершенно безразлично, что происходит и чем забастовка кончится. Он не вмешивался в разговоры хозяина с купцами, глядя на них с поддельным равнодушием.
— Всех бы смутьянов под ноготь, Фадей Фадеич, — говорил купец Моргунов, один из тех, кто был у Воронина на встрече Нового года, — иначе петрушка завертится. Помяните мое слово: товары в цене падут, и нам, купцам, полное разорение.
— В торговле застой, — соглашался Фадей Фадеевич. — Под ноготь можно взять десять, двадцать, даже сто смутьянов, но виданное ли дело, чтобы тыщи, десятки тысяч бастовали? Какой убыток заводчикам! Мильоны рублей! Ми-льо-ны!
— Я и говорю, что церемонятся. Гапона бы в кутузку, сто аспидов огреть розгами, сто на каторгу — все притихнут. И торговля пойдет своим чередом. Иначе всему торговому классу разорение. Чего бастуют, окаянные? Хлеба, что ли, у них нет? Прибавки хотите? Так говорите по-человечески с хозяевами. Кто может, тот даст. А то забастовка! Тьфу!
— Это дело тонкое, — возразил Фадей Фадеевич, — тут и фабриканты не без греха. Не надо доводить людей, чтобы бросали работу среди белого дня. Умный фабрикант знает, когда подбросить надбавочку к празднику, кого улестить, а кому и пригрозить, а они всех рабочих под машинку нулевым номером стригут. Теперь же сами страдают, и нам же накладно.
Василий слушал и рассуждал: «Моргунов просто слизняк, а Фадей Фадеич хитер. Умом понимает, что фабриканты виноваты, но юлит, о себе печется».
Про смуты знала и Настенька, но для нее это было чем-то далеким и совершенно непонятным. Луша была в растерянности: рабочих жалко, помочь им надо, но стрелять в господ и бунтовать не дозволено.