Василий Каразин. Его жизнь и общественная деятельность
Шрифт:
Это было филотехническое общество, возникшее в Харькове в 1811 году. Учреждая это общество, Каразин имел в виду поднять хозяйство южной России. В изданных им «Мыслях об учреждении филотехнического общества» он такими чертами описывает тогдашнее состояние хозяйства южных губерний: «Поля обрабатываются скудно; хижины напоминают времена первобытные; с севера выписываются прививки и садовники; грязные винокурни, дымом ослепляющие глаза работников и пожравшие немилостиво большую часть лесов наших, и подобные же им селитроварни суть единственные наши фабрики».
Само собою разумеется, что управителем дел общества был избран Каразин. В сущности, он один и составлял все общество. Остальные члены, число которых доходило до ста, относились крайне пассивно к затеянному делу, довольствуясь участием в собраниях, которые совпадали с ярмарками и на которые смотрели просто как на развлечения, да выражением неудовольствия на управителя дел. Каразин один устраивал «заведения», производил разные опыты, составлял отчеты о них и писал статьи, печатал «Акты» общества,
Филотехническое общество, просуществовав около 10 лет, закрылось, после того как с «управителем дел» его приключилась неожиданная катастрофа, о которой мы будем говорить в следующей главе.
Глава VII
Удалившись в конце 1804 года в деревню, Каразин посвятил себя всецело местной общественной деятельности, хозяйственным и научным занятиям и заботам о своих крестьянах. Но, как человек, близко принимавший к сердцу судьбы своего отечества, он не мог оставаться равнодушным к тому, что делалось в сферах, управлявших этими судьбами, равно как и к общему внешнему и внутреннему положению России. Полагая, что право, данное ему Александром I, – писать последнему непосредственно, минуя все правительственные инстанции, и говорить ему правду, не отнято у него, несмотря на то, что потеря расположения к нему императора выразилась в весьма реальных фактах, – Каразин считал себя обязанным время от времени пользоваться этим правом и обращаться к Александру I с письмами, в которых выражал свое мнение о происходивших тогда событиях. Так, в 1807 году он написал письмо Александру I по поводу вмешательства России в европейские дела, которое Каразин обоснованно считал в высшей степени пагубным для России. За это письмо, которое, к сожалению, доселе не напечатано, Каразину пришлось высидеть неделю на гауптвахте. Следующие десять лет Каразин, по-видимому, ни разу не обращался к императору. Можно думать, что неисполнение тех надежд, которые Каразин вместе со многими другими возлагал на Александра I при его восшествии на престол, разочаровало его в императоре. В 1817 году Каразин, однако, снова пишет письмо к Александру I, возмущенный несколькими фактами, которые позволило себе тогдашнее реакционное правительство, вроде высылки за границу престарелого профессора Харьковского университета Шада за либеральные идеи. В письме этом Каразин объяснял подобные факты изменническим отношением к России сильных тогда людей, которые желали подобными деяниями повредить достоинству и чести России. Понятное дело, что такого рода письмо не могло понравиться ни Александру I, в это время все более и более склонявшемуся к реакции, ни тем сильным людям, которых Каразин обвинял в измене. Но еще более сильное неудовольствие должен был навлечь на себя Каразин письмом, написанным Александру I в 1820 году, и объяснительною к нему запискою, составленною по требованию императора. В письме этом Каразин «говорил правду» Александру I с такою бесцеремонною и смелою прямотою, которая становится просто удивительною, если принять во внимание тогдашнее мрачное время – время господства Аракчеевых и Магницких.
Тяжелое время переживала тогда Россия. Все либеральные начинания Александра I превратились в «забытые слова». Всё, что в начале царствования этого императора было покровительствуемо им, теперь строго преследовалось. Место религиозной свободы заняли религиозные преследования. Крестьянский вопрос был сдан в архив. «Вольный дух» преследовался в самых невинных его проявлениях. В университетах царили Магницкие и Руничи; в армии свирепствовал Аракчеев, создававший чудовищные «военные поселения»; в центральном правительстве главную роль играли разные иностранные авантюристы, ренегаты прежнего либерального направления и мракобесы – мистики и формалисты. Печатное слово было задавлено. Повсюду царило шпионство. Ловкие люди пользовались случаем и ловили рыбу в мутной воде. Злоупотребления всякого рода сделались открытыми. Воровство совершалось на виду у всех. Притеснения сильными слабых не находили никакой узды. Всякая попытка противодействовать такому порядку вещей оканчивалась самым печальным образом для смельчака. Словом, это была обычная картина всякой реакции, вызывающей на арену жизни все темные элементы общества, при других условиях скрывающиеся во тьме и теперь преследующие все светлое.
Интеллигентная часть общества, которою тогда было почти исключительно высшее дворянство, разочарованная в своих ожиданиях, с которыми реальность была в полном противоречии, частью впала в мистицизм, перешедший затем в ханжество, частью, напротив, перешла к заговорам и тайным обществам. Тайные общества, возникшие еще при Екатерине (масоны и мартинисты) и имевшие немалое распространение, несмотря на преследование, послужили корнями, дававшими побеги опасного свойства. В первую половину царствования Александра вступление в тайное общество имело характер моды и свидетельствовало до известной степени о хорошем тоне. Занятиями этих обществ являлись безобидные масонские церемонии, давно отжившие свой век и только отчасти имевшие некоторое нравственное воздействие на членов. Но, по мере того, как реакция усиливалась, среди тайных обществ началось движение иного рода. Тайные общества
Письмо свое императору Каразин начинает заявлением, что оно будет «последним отзывом верного подданного», что он пишет императору последний раз. Он умоляет императора обратить внимание на его предостережения, причем ссылается на тождество своих опасений с мыслями какого-то совершенно неизвестного ему купца Рогова, письмо которого незадолго перед тем читал ему князь Масальский. «Нельзя не привести на память, – писал Каразин, – что точно так из разных мест отзывались во Франции отголоски благонамеренных пред наступлением гибельного переворота и точно так были пренебрегаемы».
Прочитав это письмо, Александр приказал графу Кочубею потребовать от Каразина, чтобы он «указал обстоятельства, о которых говорил, подкрепил бы их доводами и назвал самые лица, от коих имеет те или иные сведения».
Каразин воспользовался этим требованием императора для того, чтобы изложить целый ряд мыслей о необходимых реформах при тогдашних порядках (мысли эти, насколько они уцелели в опубликованных отрывках составленной тогда Каразиным записки, мы привели выше, в главе II), изобразить целый ряд царивших тогда злоупотреблений и восстать против господствовавшей реакции. Что касается указания лиц, которого требовал император, то Каразин категорически заявил, что «совесть его возмущается от одной мысли о таковом предательстве всех благородных чувствований», и недоумевал: «Неужели нашему благодетельнейшему Александру пожелать убить политически верного и уваженного им, некогда любезного ему человека („довольно, что он… был окружен шпионами в приезд свой в здешнюю столицу“) и опозорить допросами лиц, достойных его уважения».
Записка, составленная Каразиным в ответ на указанное требование Александра I, состоит из нескольких тетрадей, которые он немедленно представлял графу Кочубею по мере написания их. Это – спешный, на скорую руку составленный, лишенный всякого плана и довольно бессвязный труд, оставшийся к тому же неоконченным.
Выше мы уже пользовались запиской 1820 года для характеристики политических воззрений Каразина, хотя, к сожалению, относящиеся сюда места были большей частью выпущены при напечатании записки в «Русской старине», так что воззрения Каразина продолжают оставаться далеко не вполне выясненными. По счастью, те места, которые относятся к изображению тогдашнего положения России, опубликованы достаточно полно, и мы воспользуемся ими здесь. Эти места записки в высшей степени любопытны и как материал для знакомства с тогдашним положением вещей, и как свидетельства прямоты и гражданского мужества Каразина.
Прежде всего записка вооружается против религиозных гонений, поднятых тогда. «Не только все состояния народа, – пишет Каразин, – но все вероисповедания как будто нарочно оскорбляются и раздражаются в таком государстве, которое с незапамятных времен было образцом терпимости, и от имени такого государя, которому по сердцу его, мудрости и политике свойственно быть примером общего человеколюбия». В подтверждение сказанного Каразин приводит целый ряд фактов, вроде высылки Буссе за напечатание лютеранского гимна, назначения католического епископа против правил и желания католиков, оставления католических епархий без епископов, конфискации духовных имуществ, запрещения евреям держать христианскую прислугу, могущий служить только для «привязок низших чиновников полиции, которых алчности подобный закон может каждый день давать пишу», и т. д.
Осудив религиозные гонения, записка восстает и против покровительства мистицизма. Каразин категорически осуждает «направление умов к таинственности религии вместо простоты» и указывает на вредные последствия этого направления. Вместе с тем он вооружается против деятельности «Библейского общества», игравшего тогда такую видную роль в нашей общественной жизни. Он говорит: «Легко доказать, что о сю пору уже могло быть напечатано более книг Св. Писания, нежели сколько есть грамотных людей в России, которых число далеко не доходит до сотой доли народонаселения. С остальными же экземплярами что делать? Куда разойдутся, напр., 6000 экземпляров Евангелия на немецком языке и проч.?» Он восстает против того чрезвычайного значения, которое придавалось тогда распространению Библии – в чем видели спасение от всех бед.