Василий Шульгин

Рыбас Святослав Юрьевич

Киев был оставлен белыми в конце декабря. Навсегда.

В записках Врангеля есть чисто военное объяснение этому периоду. «Гонясь за пространством, мы бесконечно растянулись в паутину и, желая все удержать и всюду быть сильными, оказались всюду слабыми. Между тем, в противоположность нам, большевики твердо придерживались принципа полного сосредоточения сил и действий против живой силы врага… Продвигаясь вперед, мы ничего не делали для закрепления захваченного пространства; на всем протяжении от Азовского моря до Орла не было подготовлено в тылу ни одной укрепленной полосы, ни одного узла сопротивления. Теперь армии, катящейся назад, не за что было зацепиться. Беспрерывно двигаясь вперед, армия растягивалась, части расстраивались, тылы непомерно разрастались. Расстройство армии увеличивалось еще и допущенной командующим армией мерой „самоснабжения“ войск…

Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными

средствами — в грабеж и спекуляцию. Каждая часть стремилась захватить побольше трофеев. Бралось все, что не могло быть использовано на месте — отправлялось в тыл для товарообмена и обращения в денежные знаки. Подвижные запасы войск достигли гомерических размеров — некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами. Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках по реализации военной добычи частей, для товарообмена и т. п.

Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов…

Население, встречавшее армию при ее продвижении с искренним восторгом, исстрадавшееся от большевиков и жаждавшее покоя, вскоре стало вновь испытывать на себе ужасы грабежей, насилий и произвола» ^[404] .

И Врангель в своих невеселых свидетельствах был далеко не одинок, как можно было бы думать, зная его несогласие с военной стратегией Деникина. Например, генерал Глобачев вспоминал практически то же самое: «…Если заглянуть в политическую подоплеку всего добровольческого движения, то нужно признать, что Добровольческая армия защищала интересы демократической республики и была на поводу у партий кадетов и эсеров. В самом деле, кто зародил Добровольческую армию? Алексеев и Корнилов — республиканцы. Кто был их последователь? Деникин — республиканец. Все они говорили о благе родины, но какова эта родина будет и в чем будет заключаться благо, не говорили, ибо не могли отделить это благо от своих личных политических взглядов и своего личного честолюбия. Это не были Минины и Пожарские, принесшие всё на алтарь отечества и шедшие за одну монархическую идею, видевшие в ней спасение родины. Эти люди шли за возрождение России Львовых, Милюковых, Керенских, но только рассчитывавшие занять их места. Широкие массы населения, и в особенности крестьянство, в гражданской войне участия не принимали, и война не может быть названа народной. Война была исключительно партийная: кадеты и эсеры оспаривали власть над измученной Россией у большевиков, которые были и счастливее их, и способнее, что и доказали тем, что быстро ее захватили после падения монархии.

404

Врангель П. Н. Записки… Франкфурт-на-Майне, 1969. С. 258–259.

Могут спросить, почему же к этому движению примкнуло офицерство. Да потому, что офицерство, это профессиональное военное сословие, было гонимо в советской России, обезличено, истязуемо; естественно, что офицерство шло туда, где нуждались в его услугах, где восстанавливались его права, где оплачивалась его служба и т. д., то есть в Добровольческую армию. Кроме того, появился новый тип офицера республиканского мышления, это так называемые цветные войска: корниловцы, алексеевцы, марковцы, дроздовцы, или из элементов никогда не служивших, или из контингентов офицеров военного времени германской войны. В общем, нужно сказать, что из всей массы офицерства Добровольческой армии не более 25 % шли за идею освобождения родины, не считаясь ни с какими политическими тенденциями, остальные же шли или для спасения демократической республики, или просто примазались в своих личных интересах.

Как народ относился к Добровольческой армии, это видно лучше всего из того, каково было отношение к ней во вновь занимаемых областях. Вступление Добровольческой армии в города и деревни встречалось колокольным звоном, со слезами на глазах, целовали стремена всадников, а по прошествии каких-нибудь двух недель так же ненавидели добровольцев, как и большевиков. Лозунги армии народу не были понятны, а поведение ее возбуждало ненависть. Многие офицеры Добровольческой армии по своей беспринципности, разнузданности и жестокости мало чем отличались от красных и были бы более желательным элементом по ту сторону, чем по эту; они стояли в рядах Добровольческой армии по недоразумению — должно быть, гражданская война случайно их застала на этой стороне. Отношение вновь назначенной администрации в занимаемых Добровольческой армией областях к местному населению не было на высоте. Действия новых чиновников часто были пристрастны и незаконны, так как ими часто преследовались личные интересы. Например, некоторые администраторы назначались именно в те местности, где

находились их недвижимые имущества, и первое, что они делали — это начинали восстанавливать свои разоренные революцией хозяйства, жестоко расправляясь с крестьянами, которых считали виновниками разорения. Другие, пользуясь слабой ответственностью или полной безответственностью, грабили население нисколько не меньше, чем фронтовики. Поэтому законы и распоряжения, издававшиеся правительством генерала Деникина, доверия у населения не внушали, и таковое относилось к движению безучастно и к нему не примыкало» ^[405] .

405

1818 Глобачев К. И. Указ. соч. — http://pseudology.org/sysk/globachevmemo/12.htm

В октябре генерал Врангель приказал повесить заместителя начальника станции Царицын, весовщика и составителя поездов. Они за взятки отправляли с воинскими эшелонами частные грузы, задерживали раненых и снаряжение. Но общая картина развала от этого не изменилась.

Зима была ранняя, морозная. После сдачи Харькова Май-Маевским Врангель возглавил Добровольческую армию. Отступление продолжалось. Часто на станциях можно было видеть раскачивающиеся на телеграфных столбах заиндевевшие трупы с прикрепленными к груди табличками: «Мародер».

Врангель предвидел беду и предложил Деникину вообще оставить самостийные казачьи Дон и Кубань и отступать на Крым, где прочно закрепиться. На этой стратегии настаивали и французы, имевшие в виду поддержку белой армией правого фланга польской армии ^[406] .

Деникин же не хотел бросать казаков-союзников. На Дону, по его соображениям, отступление должно было кончиться. По рекам Тузлов и Самбек и их притокам были выстроены рубежи обороны с окопами и проволочными заграждениями. Оборонительный пояс окружал Ростов и Новочеркасск, железнодорожные станции и станицы. Англичане тоже настаивали на Донском направлении, имея в виду свои интересы на Кавказе.

406

Русская военная эмиграция 1920–1940-х годов. Документы и материалы. В 2 т. М., 1998. T. 1. С. 154.

Кавказ в отсутствие сильной России был поглощен междоусобными войнами. Простое их перечисление показывает картину непрекращающейся вражды: армяно-грузинская война за обладание Борчалинским уездом; армяно-азербайджанская в Нахичеванском районе и Нагорном Карабахе; грузино-азербайджанское столкновение из-за Ахалцихе и Ахалкалаки; грузино-аджарское за Батум; конфликт грузин с Добровольческой армией за обладание Сочинским округом; столкновение азербайджанцев с Добровольческой армией за Дагестан и Чечню.

Если к этой панораме прибавить упражнения кубанских и донских казаков в независимости, а также явное противодействие, оказываемое британцами ВСЮР в стремлении контролировать Кавказское направление, то предложение Врангеля уйти на Крымский полуостров было рациональным.

Н. В. Савич отмечал: «Англичане вызывали сильное раздражение, вели явно подозрительную игру. Для всех стало ясно, что их задача — оторвать от России Кавказ. Мало того, с помощью Румынии и Польши они стремились отобрать у нас даже области с чисто русским населением, чтобы ослабить Россию и создать ей врагов из этих соседей. Антибританские настроения росли и ширились. Но они не возобладали среди членов Особого Совещания, да и генерал Деникин был верен раз избранному пути» ^[407] .

407

Савич В. Н. Указ. соч. С. 86.

В конце октября 1919 года Деникин все-таки не выдержал, разыгралось так называемое Кубанское действо — лобовое столкновение ВСЮР с Кубанской радой. 7 ноября Деникин приказал арестовать нескольких ее депутатов и предать их военно-полевому суду за подписание в Париже (!) с меджлисом горских народов Кавказа союзного договора и признанием независимости обеих сторон. Это было признано государственной изменой. В ноябре генерал В. Л. Покровский, опираясь на войска, отведенные с фронта «на отдых», произвел переворот: к власти было приведено правительство группировки «линейцев», ориентировавшейся на А. И. Деникина. Священник А. И. Калабухов, входивший в состав парижской делегации, по приговору военно-полевого суда был повешен в ночь на 20 ноября, остальные были высланы в Турцию. Управление областью было реорганизовано.