Василий Шульгин

Рыбас Святослав Юрьевич

Гучков рассказывал о реакции министров, когда он высказался о необходимости дать вооруженный отпор.

«Общее молчание — только встал Коновалов. Коновалов подошел ко мне и громко говорит: „Александр Иванович, я вас предупреждаю, что первая пролитая кровь — и я ухожу в отставку“. Подошел Терещенко и сказал то же самое. А я все говорил — мы не нападаем, а на нас нападают. Тут несколько десятков юнкеров, если бы я им приказал стрелять…

Я потом вспоминал, мне приходилось быть при последних вспышках спартакизма в Германии, был в одном ресторане, завтракал недалеко от рейхстага и услыхал трескотню ружейную и пулемет. Я и другие вышли, потом выяснилось, что толпа невооруженная шла с манифестацией к рейхстагу. Там в силу закона известный район вокруг рейхстага считается запретным, и там не допускаются никакие манифестации, и их полиция остановила, а они приказанию полиции не подчинились и пошли дальше. Но невооруженная толпа. И когда они приблизились к рейхстагу, то по распоряжению военного

министра вышла довольно значительная охрана с пулеметом и открыла по этой толпе огонь. Около ста человек было убито. Толпа разбежалась. Прервалось заседание рейхстага, члены стояли у окон и смотрели на стрельбу, и когда возобновилось заседание, Носке с кафедры заявил очень энергично, что он распорядился открыть огонь, что манифестация прекращена, и ему сделали чрезвычайно восторженную овацию немецкие социалисты.

…Я посмотрел на остальных и получил впечатление, что один человек не пошел бы в отставку — Милюков, а другие пошли бы в отставку» ^[313] .

Вот ответ на вопрос, почему Временное правительство было бессильным.

Однажды Столыпин в Государственной думе сказал: «Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества».

Эти министры не умели управлять, у них не было ни малейшего опыта в этом деле.

313

Александр Иванович Гучков рассказывает…

Когда уходил в отставку премьер-министр князь Г. Е. Львов, он сказал поразительную фразу, достойную высокоморального человека и неуместную в устах политика: «Начать борьбу — значит начать гражданскую войну, а это значит — открыть фронт. Это невозможно» ^[314] .

Поле деятельности Шульгина сильно сократилось. Его общественная роль теперь больше всего была видна в Киеве, а в Петрограде, хотя он и оставался членом Временного комитета Государственной думы, был фигурой второстепенной. И только однажды, 27 апреля 1917 года, на торжественном заседании депутатов всех четырех государственных дум, которое фактически было прощальным актом отечественного парламентаризма, он блеснул яркой речью.

314

Львов Г. Е., кн. Воспоминания / Сост. Н. В. Вырубов. М., 1998. С. 254.

В ней Шульгин предупредил, что Временное правительство находится практически под домашним арестом.

Об этом заседании он вспоминал: «…в книге Д. О. Заславского и В. А. Канторовича „Хроника Февральской революции“ пишется следующее:

„Торжественное собрание четырех дум в честь одиннадцатилетней годовщины происходило 27 апреля в Таврическом дворце. Первую программную речь произнес председательствующий Родзянко… Три темы служили предметом выступления думцев: победа, анархия, власть. В разнообразных сочетаниях они занимали каждого оратора. И если некоторые из них меньше останавливались на первой теме, то почти все без исключения затратили огромный запас красноречия и пафоса, чтобы очертить рост анархии и бессилие власти. Лучше всех справился с этой задачей Шульгин. Он сделал эффектный жест в сторону революции, признав, что даже правым и умеренным группам от нее не отречься. ‘Мы с ней связаны, мы с ней спаялись и несем за это моральную ответственность’. Эти слова очень скоро утонули в океане сомнений, которые и составили смысл его речи. Он охарактеризовал распад армии, пропаганду большевиков, бессилие правительства, ядовито бросал намеки на измену, предостерегающе говорил о происках сторонников сепаратного мира, иронически отзывался о контроле над Временным правительством, — словом, — в острой, как клинок, речи выразил идеологию той части общества, которая уже давно развенчала революцию, а теперь испытывала смешанное чувство страха и вражды“…» ^[315]

315

Шульгин В. В. Тени… С. 136.

Одна только фраза Шульгина, определяющая состояние государственной власти, звучала как приговор: «Бывшее правительство сидит в крепости, а настоящее — под домашним арестом». Действительно, царские министры — в Петропавловской, нынешние — под присмотром Исполкома. А что еще впереди?

4 мая в Петрограде состоялось совещание всех командующих фронтами, Временного правительства и Совета. Шульгин как член Временного комитета Государственной думы и член Особого совещания по обороне должен был на нем присутствовать, правда, на этот счет нет никаких данных. Здесь произошло столкновение

руководителей армии с новой властью, очертившее контуры будущего.

Вот что говорили протрезвевшие от революционного угара генералы.

Генерал Алексеев: «Лозунг „без аннексий и контрибуций“ приводит толпу к выводу — „для чего жертвовать теперь своею жизнью“…

Офицерство угнетено, а между тем именно офицеры ведут массу в бой. Надо подумать еще и о конце войны. Все захочет хлынуть домой. Вы уже знаете, какой беспорядок произвела недавно на железных дорогах масса отпускных и дезертиров. А ведь когда захотят одновременно двинуться в тыл несколько миллионов человек, это может внести такой развал в жизнь страны и железных дорог, который трудно учесть даже приблизительно. Имейте еще в виду, что возможен при демобилизации и захват оружия» ^[316] .

316

Деникин А. И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль — сентябрь 1917 г. М., 1991. С. 302.

В том же духе высказались командующие фронтами Брусилов, Гурко и личный друг Шульгина Драгомиров. Гурко предложил приостановить революцию и дать «военным выполнить до конца свой долг».

Военный министр Керенский как будто не слышал генералов: «Временное правительство признает огромную роль и организационную работу Совета солдатских и рабочих депутатов, иначе я не был бы военным министром. Никто не может бросить упрек этому Совету. Но никто не может упрекать и командный состав, так как офицерский состав вынес тяжесть революции на своих плечах так же, как и весь русский народ. Все поняли момент. Теперь, когда мои товарищи входят в правительство, легче выполнить то, к чему мы совместно идем. Теперь одно дело — спасти нашу свободу» ^[317] .

317

Там же. С. 315.

Генерал А. И. Деникин замечает: «Главнокомандующие разъехались по фронтам, унося с собою ясное сознание в том, что последняя ставка проиграна».

Долго в таком межеумочном состоянии никакое сообщество, а тем более государство, не может находиться.

После апрельского кризиса началась самоорганизация контрреволюционных сил, в ней участвовал и Шульгин. 7 июня 1917 года в редакции газеты «Русская мысль» была создана Лига русской культуры. В ее Временный комитет вошли П. Б. Струве, М. В. Родзянко, А. В. Карташев (заместитель председателя Святейшего синода), В. В. Шульгин и Н. В. Савич. Среди основателей лиги были друзья Струве по сборнику «Вехи» (Н. Бердяев, С. Булгаков, А. Изгоев и С. Франк), В. А. Маклаков, академики С. Ф. Платонов и С. Ф. Ольденбург, профессор-правовед С. А. Котляревский, епископ Уфимский Андрей и др. В июле в лигу вступил и поэт Александр Блок.

Коллективное обсуждение текущих проблем выливалось в пессимистическую картину. Струве сформулировал проблему так: «Дальнейшие призывы к сплочению нации бесполезны». В реальности не было политической платформы для объединения социалистов-интернационалистов и патриотов-прагматиков. «Куда более разумными казались попытки отделить по-прежнему здоровые части национального тела от зараженных тканей. Эта мысль получила развитие в очередной программной статье „России нужно организовать патриотическое движение“, опубликованной Струве в конце июня 1917 года. Трагедия левых русских политиков, писал он, проистекает из того факта, что все они поднялись на антипатриотической волне революции. Оставаясь на гребне этой волны, они совершают государственную измену, но противиться ходу вещей у них не хватает сил. („Какова бы ни была судьба отдельных деятелей, вынесенных на гребень революционной волны, — столкновение между патриотической и антипатриотической стихиями революции неизбежно“.) Пока Временное правительство сохраняет верность своему мандату, ему приходится подрывать свою собственную власть. Иными словами, перед Временным правительством стоит неразрешимая дилемма: для того чтобы оставаться у руля, оно вынуждено разрушать страну и самое себя» ^[318] .

318

Пайпс Р. Струве: правый либерал, 1905–1944 / Пер. с англ. А. Захарова. В 2 т. М., 2001. Т. 2. С. 305.

По Струве, «…место, где разыгрывается эта бесовская трагедия национально-государственного отступничества, — есть душа русского народа».

Лига должна была объединить вокруг себя «все общественные слои, дорожащие традициями русской духовной культуры» и в «противовес разлагающему влиянию антипатриотических и интернационалистических идей» сыграть роль оплота национального возрождения. Сам П. Б. Струве, шутя, говорил, что Лига русской культуры есть в иностранных словах выраженное понятие Союза русского народа.