Вася
Шрифт:
— Возьмите, чай с конфетами попьёте, внуки приедут, их угостите, — ласково проговорила мама.
— И то верно, эти сладкоежки ни одной банки с вареньем не пропустят… — засмеявшись, проговорила баба Нюра, а затем продолжила — …ну ладно, пойдёмте, пойдёмте, — взяв конфеты, она направилась в наш дом.
Войдя внутрь, я словно оказался в прошлом. Здесь всё было каким-то старым, точнее старинным. От каждой вещицы исходила какая-то приятная тёплая энергетика. Её хотелось взять в руки, крутить и вертеть, долго рассматривая. В доме было прибрано и уютно. На подоконнике стояли горшки с геранью, занавески на окнах были белыми и кружевными.
Увидев нашу делегацию, она заулыбалась и слегка приподнялась. Отец тут же поправил ей подушку:
— Не подходи, Стёпан, заболеешь ещё, — строго произнесла она.
— Ничего, мам, я сильный и здоровый! А заболею, справлюсь, — улыбнулся он.
— Олечка, давно не виделись. Ой, Васенька…, — увидев меня, глаза бабушки засияли. Она даже решилась сесть на кровать, — … а ну, подь суды! Да не бойся… ты хоть и худущий, видать, родители не кормют вовсе… — она с укором посмотрела на отца и маму, — …но здоровье у тебя богатырское, не то, что у твоего отца. Ты же на прадеда похож, а тот аж до девяноста семи лет прожил! — она протянула руки, а я с какой-то нескончаемой радостью упал в эти объятие.
Конечно, я любил маму и папу, но бабушка была какой-то другой. Она словно была белым и пушистым облаком, в которое хотелось падать и падать. А ещё ты точно знал, что при любых обстоятельствах оно тебя удержит. Она всегда давала мудрые советы и отвечала на любые вопросы, словно доставала ответы из волшебного сундучка.
— Бабушка ты такая худая стала, наверно плохо ешь? — обеспокоенно проговорил я.
Она по-доброму засмеялась:
— А чего мне толстой то быть? Хозяйство большое бегаешь, туды-сюды, рассиживаться, некогда, поела и снова за работу. Вот приехали, дак помогать будете, пока на ноги не встану, — сказала она, оглядев всех нас.
— Конечно, мама! — ответила мама.
— Ну, раз всё нормально, Дусь, пойду я, а то уж и спать пора ложиться, — проговорила баба Нюра.
— Конечно, иди! Давно уж гоню эту бабку, а она как приросла ко мне. Не уйду, говорит, пока родня не приедет, вдруг помрёшь. А я ещё тебя Нюрка, переживу, слышишь?! — крикнула в след бабе Нюре.
— Переживёшь, конечно, переживёшь… — отозвалась у порога баба Нюра.
Вечер мы провели в тёплой и семейной обстановке. Пока родители готовили ужин, я сидел с бабушкой и разговаривал обо всём. Я не видел её год, но нам казалось, что времени пролетело больше. Она расспрашивала про учёбу, практику, про Костю. Есть ли у меня девушка, какие у меня отношения с родителями.
На семейном совете решили всё-таки свозить её в больницу, чтобы проверить лёгкие, но везти решили ранним утром. Я оставался на хозяйстве.
— Слышишь, Васёк, ты не раскисай, хозяйство хоть и большое, но ухаживать за ним не сложно. Корову подоит Нюрка, молочко оставит в хлеву, а ты занесёшь его домой. Выпить кружку молока не забудь, силы то нужны будут, а потом вон той марлечкой и прикроешь. Поросят покормишь из железного ведра, что стоит у хлева. Они едят всё и очистки от картошки, и хлеб сухой, если в воде размочишь… всеядные они. Кур покормишь из мешка, он стоит рядом с курятником….
Бабушка
— Ох уж эти ваши машины! Ничего ужо себе не доверяете! Тыы, погодь писать, просто послушай…, послушай, и мозги твои сами всё и запомнють. Нашли моду чуть, что в аппараты свои лезть. Хоспади и как же мы раньше без них обходились?
Бабуля была в чём-то права, слишком уж мы возложили ответственность на всю эту технику. Совсем себя перестали тренировать, особенно мозги: памяти толком нет, элементарные цифры сосчитать сразу в телефон залазим, в общем-то, считаю, что обленились. Скоро совсем перестанем чувствовать и думать, отдадимся на волю технике.
Глава четвёртая. На хозяйстве
Я стоял на улице и провожал взглядом отъезжающую машину с родителями и бабушкой. Было шесть утра, поэтому я ещё наполовину спал, но в голове уже крутились мысли, что делать, чтобы всё сделать и ничего не упустить. Не знаю, откуда появилась идея, что если я обольюсь холодной водой, то проснусь быстрее, но я решил этим воспользоваться. Тянуло снова лечь досыпать, поэтому нужно было предпринимать кардинальные меры.
Дошёл до колонки, которая находилась через два дома. Набрал воды. Через несколько минут ведро уже стояло передо мной и всем своим видом манило исполнить задуманное. Небо было чистым, поэтому солнце играло в нём, ловя колыхающуюся воду. Я встал на траву так, чтобы лучи сразу меня обогрели. Собирался с духом. Утро было относительно прохладным, а вода определённо ледяной.
— Так…, так нужно просто взять ведро и быстро вылить на себя…. Вот так чик и всё… — но сделать это оказалось сложнее, чем сказать.
— Так считаю до десяти, хватаю решительно ведро и выливаю на себя! Точно!
Я выдохнул. По-моему телу уже побежали мурашки, словно я только что облился.
— Так…, один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… так, Василий, не позорь свой род! Дед наверняка любил так обливаться по утрам, поэтому и дожил до девяноста лет. Семь, восемь, дее… вять и…
— Десять, Васёк…, десять! — раздался позади хриплый голос, и ледяная вода окатила с головы до ног.
— Ёмаё! Ёмаё!! Что…, блин! Как же холодно! — я задёргался, как будто меня шибануло током. Дыхание участилось, я вытирал рукой воду, стекающую с волос.
Раздался смех. Он явно был от всей души.
Я повернулся и увидел деда Егора, бабушкиного соседа. Ему было где-то за семьдесят, он дымил какой-то папиросой и держал в руках ведро. Я знал его с детства.
— Чёта Василий ты прямо не решительным стал! Раньше не раздумывал подолгу, брал и делал.
— С-спа-сибо дед Егор за с-с-содействие, но я бы сам с-справился, че-честное слово, — от холода зуб на зуб не попадал. Я судорожно вытирался полотенцем, а потом вообще укутался в него.
— А дед твой прожил долго, потому что пил свой самогон, а не эту дрянь, что сейчас делают, — затем он стал кашлять.
— Вы так и не бросили курить, всё свою махорку крутите. Кашель то вон, какой себе заработали, — заботливо проговорил я, а заодно перевёл тему.
— Нее, курить не брошу. Смолю с детства, поэтому и жив до сих пор! Помирать буду, дак попрошу, чтобы махорочки в мешочек отсыпали, да газетки положили, чтобы на том свете продолжить, — засмеялся он.