Васюган — река удачи
Шрифт:
Складнев предложил буровому мастеру установить ночное дежурство. Вызвался отстоять самую неудобную по времени вахту — с двенадцати до трех часов ночи. Сейчас и дизелист поверил: Обь долго не успокоится, выместит до конца дерзкий гнев. Нешуточный у реки характер.
Моторную лодку пришлось подтянуть почти к самой лежневке: сюда по ложбинкам успела подкатиться вода. Невозможно было определить направление ветра. Обладая демонической силой, он месил воздух, расшвыривал его струи во все стороны. От него нельзя было ждать снисхождения и поблажки.
Натянув
— То ли еще будет! — пробасил ночной сторож, направляясь к буровой, к несущим вахту друзьям.
Вышка в расплывчатых пятнах огней стояла все так же бесстрашно и гордо. Верилось: никакие бури, никакие стихии не заставят ее отшвартоваться отсюда, от этой трижды обетованной земли.
Прозорливость, предусмотрительность мастера не позволили Оби выбить бурильщиков из привычной трудовой колеи. Большая вода упорно продержалась до середины июня. Потом река стала нехотя отступать от плота, от балков, везде оставляя метку своего высокого уровня. Ни на день не прекращались буровые работы. Пахомов красным карандашом вычерчивал график бурения. Нескрываемое чувство удовлетворения, рабочей гордости светилось на его смуглом обветренном лице.
Наступили жаркие дни. С болот, с заиленных низин потянуло душными испарениями. Не первый год Владлен видел белые ночи Нарыма. Их пришествие встречал весело, словно июньский обворожительный свет не только окрашивал в бледно-голубой колер небеса, кустарниково-лесное окружение, по и проникал в человека.
Еще до захода солнца, с наступлением прохлады со всех сторон налетала плодовитая комариная братия. Воздух наполнялся жужжанием и звоном. Владлен давно перестал сердиться на упрямую легкокрылую рать.
Душные солнечные дни сменялись ветреными, пасмурными. В Стрежевой улетала на отдых одна вахта, на смену появлялась другая, чтобы продлять безустальную работу бура, прошивать и прошивать земные напластования, пока не выяснится картина: чего же стоят островная земля и упорство островитян?
Однажды в Стрежевском общежитии, где жил Складнев, появился буровой мастер. Отдавая флакончик с лекарством, сказал:
— Возьми. Твоей матери после операции понадобится.
Растерянный дизелист взял продолговатый пузырек, бросил взгляд на название: то самое лекарство, за которым тщетно охотился не первый месяц. Он тепло, благодарно посмотрел на старшого, срывающимся голосом пробормотал: «Спасибо». Почему-то вдруг сейчас вспомнилась большая вода, представилось обиженное лицо мастера во время неприятного разговора перед самовольным отъездом на рыбалку. Забытый стыд за допущенную ранее грубость ожил, забуйствовал вновь. Сколько раз собирался Владлен извиниться перед Пахомовым, но что-то мешало совершить покаяние. Сейчас, конечно, не время, размышлял
Надо было о чем-то толковать с мастером, но Владлен под гнетом мыслей не мог выговорить ни слова.
Из затруднения вывел гость:
— Родители в Томске давно живут?
— С войны. В эвакуацию с заводом приехали… А как вы узнали про лекарство? — Складнев посчитал сейчас неуместным обращаться к мастеру на «ты».
— На вахте краем уха слышал… Не бренчи, не бренчи. Никакая плата не нужна.
— Оно же дорогое.
— Не дороже денег. Не все, паря, монетой измеряется… Чисто в комнате. Молодцы! Книг много… так, так… Куприн, Джек Лондон, Блок, Бернс. Прекрасное издание шотландского поэта. Маршак его отлично перевел. И у меня есть такой томик.
Складнев вслушивался в голос старшего товарища и чувствовал: все сужается и сужается полоса отчуждения между ним и мастером. Дизелист не раз убеждался, как легко и приятно работать с этим знающим свое дело человеком. Сегодня, вот сейчас, он по-особенному почувствовал несгибаемую силу товарищества, братства, той крепкой людской привязанности, которая делает нас щедрее и богаче душой. С той злополучной поездки на рыбалку Владлен не услышал от мастера ни слова упрека и теперь сознавал, что такое наказание молчанием страшнее самых язвительных слов.
— Владлен, ты лекарство не посылай бандеролью — длинная песня. Перешли с кем-нибудь из знакомых, кто на днях в Томск летит… Завтра к вертолету не опаздывай. Новое место обживать начнем.
Сидя у вертолетного окошка, Складнев озирал бесконечную панораму лесов, болот, обширных лугов, удивляясь многообразию зеленых оттенков. Сквозь голубовато-слоистую дымку неясной казалась зеркальность озер, вертлявых речек и проток, словно от дыхания сырых мшистых трясин огромные стекла успели запотеть.
Вчера Владлен отправил лекарство с улетающим в отпуск знакомым шофером и теперь испытывал доброе чувство от выполненного важного дела. К этому чувству прибавлялась радость, что испытания пробуренной на острове скважины дали обнадеживающие результаты. И снова вспомнилась многоводная Обь, предусмотрительно поднятая лежневка, сколоченный плот, гудящая на пронзительном ветру буровая. Недалекое, но уже прошлое. Впереди новые кочевья, забурка скважин, вахты, вахты, вахты… днем, ночью… зимние, летние… И все для того, чтобы окончательно раскусить нарымскую землицу, открыть вековую тайну глубоких темниц.
Нигде, наверное, так не питают надежды юношей, да и взрослых людей, как в нефтеразведке. Нарымская земля не куражливая, если разведчики земных глубин, те, кто эту землю обустраивают, ищут богатства, имеют большие знания, накопленный опыт и трудолюбивое отношение к делу огромной важности. Складнев верит, что пахомовцы такими качествами обладают в достаточной степени. Они живут надеждой открыть такое месторождение нефти и газа, чтобы шум его фонтанов прогремел на всю страну, как в свое время громко отсалютовал Самотлор.