Вата, или Не все так однозначно
Шрифт:
– Ну! – многозначительно ответил Миха.
Дешевые сигареты без фильтра под маркой «Астра» выпускало несколько фабрик, но на вкус они были абсолютно разными. Именно «Астра» с фабрики «Дукат» не так сильно драла горло и обладала сладковатым привкусом, за что и ценилась. Впрочем, в рамках моей новоиспеченной теории о самовнушении, я тянул сигарету и думал, не стал ли я сам жертвой подобного рекламного хода. Надо сказать, что рекламы как таковой до недавнего времени в СССР не было. Была разве что ее имитация. Например, активно продвигались такие бренды, как «Аэрофлот» и «Интурист». Но цель у подобного продвижения могла быть лишь одна – вызвать чувство гордости у населения, ибо конкурентной среды, в которой было бы необходимо бороться за клиента, попросту не существовало. Альтернативы «Аэрофлоту» не было, пользоваться услугами «Интуриста» простые граждане не могли себе позволить, а иностранцам эта реклама тоже была до
Появление кооперативного движения начало ломать наше представление о рекламном рынке. Мы наконец-то почувствовали, что кому-то нужны. Ларьки, растущие, словно грибы после проливного дождя, зазывали нас яркими вывесками и этикетками, кавказские продавцы цветов громко выкрикивали достоинства именно их товара, наперсточники устраивали целые шоу, имитируя выигрыш крупной суммы якобы случайным прохожим, финансовые пирамиды обещали миллионы процентов прибыли уже через месяц, а гипнотизеры и парапсихологи – избавление от энуреза уже через несколько сеансов. Чем сильнее страна погружалась в хаос и нищету, тем громче кричала реклама. В тяжелые времена откуда-то, словно из-под земли, выползают аферисты, маги, жулики, политики и бандиты. У людей в кризисной ситуации просыпается непоколебимая вера в чудо. Как раковые больные в момент, когда традиционная медицина оказывается бессильна, уповают на волшебное исцеление при помощи корня китайских грибов, так и обыватели в кризисную пору тянутся к чему-то сверхъестественному, верят в невероятное. «Сниму порчу», «Верну мужа в семью», «Закодирую на удачу в бизнесе»… Все столбы обклеены этой ересью, она печатается в ежедневных рекламных газетах, толщина которых может конкурировать с «Войной и миром». Не все, конечно, поддаются этому коллективному помешательству, и специально для них на арену выходят рэкетиры, бандиты, которые, как и все вышеперечисленные персонажи, отбирают у вас деньги, но делают это просто, открыто, не маскируя свои намерения ширмой благих намерений, чем, кстати, вызывают даже некоторую симпатию. Дети, на вопрос родителей о грядущем выборе профессии, уверенно отвечают: «Пойду в рэкетиры». А родители задумчиво кивают в ответ: «А что, там неплохо платят, в отличие от нашего НИИ…»
Вечерело. На улицах Москвы становилось тихо и опасно. Мы с Михой терпеливо ждали окончания торгового дня. С волнением следили за клиентами, заходящими в первый подъезд, гадая, «наш» или «не наш». Постепенно поток посетителей «Пьяного дворика» скудел, превращаясь из мощной горной реки в спокойный ручей, а затем и вовсе иссох. Все утолили жажду, насытили своего зеленого змия, пополнив карманы торговцев жидким наркотиком мятыми рублями и огромным количеством медной мелочи.
Мы снялись с якоря и двинулись к дому, Миха остался дожидаться меня в песочнице, а я с замирающим сердцем отправился к Александре Федоровне, узнать, как прошел торговый день. Следуя по разбитым лестницам затхлого подъезда, некогда окрашенного в традиционные зелено-белые цвета, от которых мало что осталось, я изучал надписи на стенах, сделанные гвоздями и фломастерами, и на потолке, исполненные копотью от спичек. «Маша дура», «Горбачев-…», «ДДТ», «Алиса», «Машка-какашка», «ГРОБ», «Маша – проститутка». «Надо будет узнать у бабы Шуры, кто такая эта Маша и в какой квартире проживает», – подумал я и тут же получил ответ на этот вопрос: на одной из дверей красной краской, наискосок, широкими мазками было коряво написано «Смажь кровать, дура!». Привет от добрых соседей – ценителей тишины, ненависть к скрипу кровати, как чему-то неестественно живому в этом мрачном подъезде, населенном в основном людьми, чьи кровати давно уже не скрипят… В ритм сильным толчкам и звонким шлепкам плоти, ржавые пружины радостно оповещали округу о том, что здесь и сейчас вершится величайшее из чудес – акт, олицетворяющий силу жизни и тонус тела. Но стены подъезда были глухи к этим скрипучим призывам восстать и начать совокупляться, разве что пожилая бездомная дворняга Шарик, наведывающийся иногда сюда, чтобы погреться, поднимал свой горячий сухой нос: «А не отловить ли сейчас какую-нибудь породистую сучку и…» И опускал морду на лапы, прижимался облезлым боком к ребристому теплу батареи и засыпал ровно в ту секунду, когда кровать замолкала, а Машка испускала радостный вопль, тем самым ставя жирную точку в очередном радиоспектакле для обитателей трущоб.
Продолжая подниматься по ступенькам мимо квартир, скрывающих старушек с водкой и прибылью за день, я также вспоминал «Преступление и наказание» и думал о том, что иной студент с топором мог бы здесь неплохо поживиться. Отогнав мрачные мысли, постучал в восемнадцатую. Не сразу, но тишину нарушили звуки шаркающих тапок, скользящих по натертому до блеска тапками же паркету.
– Хтойтам? – раздалось через несколько мгновений после того,
– Санна Федоровна, это я.
Послышался звук снимаемой цепочки, заскрипел замок, затем снова звук цепочки, и дверь приоткрылась. Женщина решила не приглашать меня на чай с пирожками, более того, не захотела даже меня впускать. Это плохой знак. Через узкую щель приоткрытой на длину цепочки двери на меня смотрели сердитые глаза.
– Ну, как? – спросил я, уже предполагая ответ.
– Никак. За водкой опять пришел? Плати тогда! Ишь ты, запудрил мне мозги! А я уши-то и развесила! Егоровне сегодня рассказала, она меня на смех подняла. Ну и дура ты, Федоровна, говорит…
– Что? Вообще никак?
– Ваще! Давай, иди отсюда, внучок, подобру-поздорову…
И дверь закрылась. Я стоял подавленный. Судя по тишине за дверью, старушка тоже стояла и подслушивала.
– Давай-давай, иди отседа, а то милицию вызову, – глухо прозвучало через минуту.
Я вышел на свежий воздух. На улице было совсем уже темно. Двор едва освещал одинокий, чудом уцелевший фонарь. Остальные были либо разбиты, либо давно погасли, но в основном лампочки были выкручены предприимчивыми современниками для торговли или личных целей. Я нашел Миху по красному огоньку сигареты.
– Ты что, пустой? – Миха выглядел разочарованным.
– Угу.
– Мы же с ней договаривались! Ты же говорил…
– Не вышло ничего.
– Совсем?
– Совсем.
Миха сел на лавочку и прикурил еще одну сигарету прямо от окурка предыдущей.
– Фигово. – Это нелитературное слово прозвучало в тишине московского двора словно эпитафия на надгробном камне наших несбывшихся надежд. Какую глубину оно несло, сколько грусти и мудрости прошлых поколений…
– Фигово, – согласился я. – Зато оторвались на полную катушку. Я несколько раз реально чуть не заржал, когда они нюхали это пойло и находили там запах «сосновых веточек».
Миха заулыбался:
– Да, и у меня было пару таких персонажей. Один мне доказывал, что это не сосновые, а еловые ветки, и разница принципиальна.
Мы шли домой по пустым ночным улицам и хохотали, вспоминая события дня. Время от времени открывалось какое-нибудь окно, и некто в трусах и майке орал что-то вроде: «Заткнитесь, сволочи, сейчас милицию вызову!» – но нам было плевать. Это был наш район, это была наша жизнь, и пусть наша затея не удалась, настроение было отличное.
Этой ночью я долго не мог уснуть. Снова и снова прокручивая цепочку событий в голове, я пытался понять, в чем причина провала. Казалось, все было продумано, беспроигрышный вариант… А вдруг бабка врет? И клиенты были. Да нет, ни к чему ей, да и не Раневская она… Может, это я выбрал неправильные образы? Конечно! Вот дурак. Алкаши, люди, в основном, прямые и простые, а я им про «дымок костра» и «сосновые веточки»! Надо было давить на цену и чистоту спирта. Говорить о понятных вещах, придумать какой-нибудь «тройной перегон» или «югославский самогонный аппарат». А я пытался с уставшими работягами говорить поэтическим языком. Но теперь-то что – после драки кулаками… Я тысячный раз перевернулся и подоткнул одеяло, сон не шел. Надо было послушать Мишку и просто выпить эти две бутылки! Куда я полез? «Александра Федоровна», «я ей обещал помочь», «я так не могу»… Тьфу!
Я открыл глаза и уставился в окно. Я любил свое окно. Оно было большим и в хорошую погоду в него были видны звезды и луна, которая совершала шествие из одного угла рамы к другому. Как правило, когда уходила луна, засыпал и я. Сегодня погода была облачной, и окно смотрело на меня мертвым черным глазом, словно бы в наказание отменив киносеанс. Разочарование сменила обида.
А бабка-то, бабка! Ух, Александра Федоровна! Стерва. Я ведь помочь хотел, думал, старался… Ну, блин, не вышло, но я же не обманул ее, я пробовал, а она: «Милицию вызову!» Сука…
Несмотря на неудачный итог моей затеи, я был воодушевлен и взбудоражен. Процесс создания образа, его раскрутки и поворота сознания людей в нужную сторону захватил меня целиком. Позже циничные и продуманные люди скажут мне, что это называется простым и тупым словом «маркетинг». Сначала оно будет нести некий романтический оттенок, как и все, пришедшее к нам с запада, а после станет примитивным и обыденным. Каждый офисный придурок сможет козырять этим словечком к месту и нет, а использование азбучных основ этой псевдонауки любым олухом, связанным с продажами, будет таким же естественным делом, как поесть или справить нужду. Но мне, юнцу, находившемуся в процессе изобретения велосипеда, казалось, что в этом всем есть какая-то магия. Мне казалось, что для достижения цели мало умения, непременно нужна какая-то искра, талант, удача и вдохновение. И кое-что из перечисленного не покинуло меня и позже, когда я впитал все примитивные знания, которые могут предложить современные оккультные науки «PR&PROMO&MARKETING».