Ватага (сборник)
Шрифт:
— Да что-о-о вы это, робята…
А бродяг бросило в дрожь.
Конвоиры вошли в избу. Каторжник Науменко подошел к бродягам:
— Бегите, братцы, скореича… Я развяжу…
— Нет, — сказал Лехман. — Нам все одно подыхать… У нас все кости перебиты… — Губы его дрожали, брови то лезли вверх, то падали.
Мужики, выпив по стакану, вышли и собрались в путь.
Как ни отказывался Науменко идти с ними, силком принудили.
— Будешь перечить — все твое жительство спалим! — пригрозил Крысан. —
Науменко скрепя сердце на своей лошаденке опять вслед плелся и выпытывал у братанов Власовых, в чем вина бродяг.
Антон шел, бессмысленно озираясь, и ему хотелось громко, на всю тайгу, заголосить или вскинуть вверх голову и завыть диким звериным воем.
А Ванька Свистопляс с Тюлей готовы были броситься пред мужиками, целовать им ноги и молить о пощаде и милости.
Только у Лехмана своя была дума, упрямая. Ей некуда разгуляться: в стену уперлась и бесповоротно встала.
— Бей наповал!!! — неожиданно крикнул он и враз остановился.
Сзади грянул выстрел: «турка», ружье медвежиное, грохнуло на всю тайгу и раскатилось.
— Ой, ты!! — дико взвыли братаны Власовы.
Бродяги помертвели.
А Лехман назад посунулся, потом пал на четвереньки и страшно закатил глаза. Орошая пыль кровью из простреленной ноги, он ползал по дороге и сквозь стоны сек подошедшего Крысана:
— Подлец ты, а не стрелок… Гадюка…
— Замолчь, шволочь! — взмахнул Крысан прикладом. — Убью…
— Что ты, собака!.. — сгреб его Науменко.
— Удди, дьява-а-л! — рванулся Крысан.
Он весь был в злобе: захлебываясь, дышал и свирепо таращил глаза и на Науменко, и на оторопевших братанов Власовых.
Цыган далеко впереди лесом шел, песни орал. Как услыхал выстрел, выскочил на опушку и, проверив бродяг взглядом, крикнул:
— Кого?!
Братаны Власовы, высокие, белобрысые, в черных запоясанных армяках, Лехмана на телегу положили. Они мужики смирные: им бы без оглядки домой бежать, да против миру нельзя!
А мальчонка Митька что есть духу полетел домой, в Кедровку, и, вытаращив глаза, хрипло, чужим голосом ревел:
— Уй… уй… уй!..
— Ах ты гнида! Хватай его! — пугал Цыган, притоптывая на месте.
Но тот бежал, не оглядываясь, поддергивал на ходу штанишки и не переставая выл.
Андрей очнулся и открыл глаза. Над ним голубело небо. Он осторожно приподнялся на локтях и, крадучись, огляделся. Тихо было, кругом кусты, внизу переливалась вода.
— Ловко… вот это ловко… — криво ухмыльнулся Андрей и закусил вдруг запрыгавшие губы. — Фу, че-орт…
Он опять лег и закрыл глаза. Долго лежал так, ни о чем не думая, в каком-то полусне.
— Нет, погоди… — сорвалось у него. Он быстро сел. — Еще не все кончено… Да… — Его голос дрожал, срывался, был болезненным и рыхлым.
Андрей крепко сомкнул кисти рук и уставился
«Что это значит? Где Анна? Где Бородулин? — пытался Андрей повернуть думы и подчинить их себе, но тут же всплывало ненужное: — Надо сапоги новые… хорошо я срезал белку…» — и затуманивало главное: как быть, что делать?
«Надо разыскать Прова», — твердо сказал Андрей, пытаясь представить себе отца Анны: он никогда не видал его. Но мысль, не дав ростков, лениво затихала.
Андрей поднялся и, откинув чуб, вышел на поляну.
А в это время жадно уставились на него два человечьих глаза.
Андрей, учуяв, круто повернулся: у опушки, невдалеке от него, стоял мужик.
— Эй, дядя! — крикнул Андрей. — Проведи меня к старосте… Я политический… Из Назимова…
— А-а-а, — остолбенев на миг, протянул Пров. — Так это ты, змей?.. — Он вскинул ружье, подбежал поближе и прицелился.
Андрей стоял неподвижно: ноги не повиновались, и пропал голос.
Но какая-то сила ударила в душу Прова, зарябило в глазах, ружье закачалось, опустились руки.
— Отвела, заступница, — выдохнул Пров, перекрестился и подошел к Андрею.
Тот поднял на него глаза и достал горящим взглядом до самого его сердца.
— Ну, вот… я один… Бей! Стреляй…
Пров разинул рот и не знал, что делать.
— Дочерь моя… Анна… Эх, брат-брат…
Андрей покачнулся.
— Пров?.. Пров Михалыч?! — и сразу почувствовал, что ему не хватает воздуха.
— На-ко, оболокись… — сказал, засопев, Пров, снял армяк и бросил к ногам Андрея.
XXVII
Варька вдруг вскочила и только начала Анну будить, как отворилась дверь.
— Варюха, Сенька по тебя прислал, требовает тебя, — пропищал белоголовый Оньша, братишка Сеньки Козыря.
Варька с кулаками бросилась к парнишке:
— Убирайся, дьяволенок, покуда цел!.. Я ему нихто!.. Тре-е-бо-вал… Вот я чичас мужикам все обскажу… Живорез он… Живорез!
Парнишка выскочил, захлопнул дверь, опять чуть приоткрыл, крикнул:
— Потаску-у-ха!.. — и метнулся вниз по лестнице…
— Ты что? — встревожилась проснувшаяся Анна.
Варька стоит, опершись о печку локтем, и тяжело дышит.
— И батька-то твой, Пров-то Михалыч, хорош… — сквозь слезы выкрикивает она. — Эн бузуев кончить порешил… На что похоже? Псы этакие… Варнаки…
Анна сразу все поняла, быстро оделась и, слова не сказав Варьке, побежала домой.
А Варька опамятовалась. Девичьи глаза Таньку видят, разлучницу. Щеки вспыхивают, белеют и вновь загораются, словно тяжелая Сенькина рука раз за разом бьет по ее лицу.